Гипертоникам дуриан противопоказан. В Бангкоке я прочитал даже объявление-совет: «Дуриан повышает давление. Поначалу ешьте его немного».
Дерево дуриана хорошо приживается лишь на почве с высоким содержанием серы и при отсутствии в ней соли. Даже небольшое количество соленой воды, попавшее на плантации дуриана, способно погубить плоды: они падают с дерева, не достигнув зрелости. Чем дольше плод продержится на дереве, тем лучше его вкусовые качества, и чем меньше плодов на одном дереве, тем они вкуснее. Их лучше не срывать, а собирать. Дуриан может испортиться за неделю. Не всегда люди «выдерживают характер» и соблюдают сроки. Нередко владельцы плантаций продают не вполне созревшие плоды. Знатоки и любители едят его спустя три дня после созревания.
На столе, за которым мы расположились, лежало несколько дурианов, разных сортов и размеров. Лежал там и длинный острый нож. Атмосфера царила такая, будто мы присутствовали на дегустации марочного французского вина — настолько все было торжественно.
Однажды английский путешественник XIX века сэр Генри Юль сказал: «Дуриан — это принц среди фруктов для тех, кто его любит, и предел отвращения для всех новичков».
В ответ на это крестьянин засмеялся и заметил: «Слава богу, на свете много новичков и людей, не знакомых с дурианом, иначе плод стал бы редкостью». Под новичками имеются в виду иностранцы. Не все они по достоинству оценивают этот фрукт, а мнопие не решаются даже попробовать.
— Поэтому «царь фруктов для царей», — сказал на прощание мой сопровождающий. — Так же, кстати, и балут. Но это наша экзотика, черточка, особенность, которой мы удивляем гостей и привлекаем туристов.
ЦЕНА МАНИЛЬСКОЙ СИГАРЫ
Темно-коричневые коробки, украшенные золотым орнаментом или перетянутые атласными лентами, стоят в дорогих магазинах рядом с украшениями. Их не увидишь в городских, не говоря уж о сельских, лавках. Да и в обычных торговых центрах встретишь редко. В коробках знаменитые манильские сигары. А они, согласно неписаной буржуазной табели о рангах служат признаком богатства, политической власти, социального превосходства. Манильская сигара, которой уже более ста лет, — достопримечательность Филиппин. О ней постоянно напоминают путеводители, гиды: «Необыкновенный аромат, сравнимый лишь с лучшими французскими духами».
Однако рекламный ореол мгновенно исчезает, как только переступаешь порог фабрики «Компании Хенераль де Табакос де Филипинас», или попросту «Табакалера». Желтые, табачного цвета лица работниц — вот что видишь прежде всего.
— Когда вечером откладываю нож, — рассказывает Амалита, — я сначала минут пять-десять стою с закрытыми глазами. Иначе можно упасть — перед глазами еще плывут сигары: за смену ведь нужно свернуть сто пятьдесят штук. Вручную. И не просто свернуть. Каждая должна быть точь-в-точь такой же, как предыдущая, иначе либо в коробку не поместится, либо в ней останется пустое пространство.
По фабрике меня водит Исаак Сан-Хосе, начальник производства. Вот сушатся большие, со сковороду, листья, вот некоторые из тех, что «пересидели» в сушилке, чуть-чуть увлажняют. Затем цех, где я познакомился с Амалитой, — длинные столы, разделенные барьерчиками на ровные квадраты, похожие на открытые телефонные будки. У каждого — работница. Никаких инструментов, кроме ножа.
— Сколько получает работница? — спрашиваю.
— Пятьсот песо в месяц. Это начинающая, после шести месяцев учебы. Через пять лет, когда овладеет мастерством в совершенстве, научится не только сворачивать листья, но и подбирать их точно по цвету и по запаху, — восемьсот песо. Конечно, очень мало за такой труд.
— Каковы доходы крестьянина, который выращивает табак?
Хосе пожимает плечами. Что ответить? Гроши! Но это неполный ответ. А палящее солнце? А отсутствие всяких норм, когда приходится, не разгибаясь, работать в поле день, месяц, почти весь год? Но самое печальное — не сегодня завтра можно лишиться и этой работы — пусть жалкого, но все-таки источника существования.
Когда монахи привезли на Филиппины из Латинской Америки семена табака, они говорили крестьянам: «Сейте — и благодать снизойдет на ваши дома! Сейте — и вы будете счастливыми!». Табак быстро распространился на значительные территории ряда провинций. В конце XIX века уже около двадцати тысяч рабочих было занято в табачной промышленности, ставшей государственной монополией. Многие тысячи крестьян поставляли для нее сырье. После ликвидации монополии, в 1882 году, правительственные фабрики были закрыты, а на их месте возникли частные предприятия, в том числе «Табакалера».