Это заставило меня двигаться быстрее, я заглянул в ванную и схватил свое лекарство. Тяжесть флакончика с таблетками вселяла уверенность, потому что я только на днях обновил его согласно своему рецепту, а значит, хотя бы об этом не нужно будет беспокоиться. Я сунул баночку в карман, на случай, если мне придется сбежать и бросить все остальные вещи. Лекарство было единственным, без чего я буквально не мог жить.
Из кухни я выгреб столько протеиновых батончиков и смесей для коктейлей, сколько могло поместиться в моей сумке, вместе с одной из шейкер-бутылок, которые Билли использовал для приготовления своих протеиновых напитков. Я ненавидел вкус этих коктейлей, но знал, что они могут стать жизненно важными, если вторая часть моего плана не сработает.
Как только вещевой мешок оказался забит до отказа, я поставил его вместе с гитарой в футляре у входной двери, а затем вернулся на кухню и вытащил из кармана телефон. Ни секунды не колеблясь, бросил его на пол, наступил ногой и разбивал до тех пор, пока он не превратился в кучку битого стекла и обломков пластика. Пусть уничтожать телефон было и не обязательно, но я не хотел, чтобы у Билли была возможность отследить меня или получить доступ к истории звонков, которую я не смог полностью удалить с телефона. Я знал, что он может попытаться получить эту информацию у моего сотового оператора, но я уже позвонил им несколько дней назад, когда Билли был на одной из своих многочисленных встреч, чтобы подтвердить, что они никому не предоставят информацию без пароля.
Сразу после этого звонка я сменил пароль.
Оставив уничтоженный телефон на полу, я проигнорировал укол сознания, что только что прошел точку невозврата, после которой назад пути не будет.
Это не имело значения.
Я принял окончательное решение немедленно бросить Билли, как только он поднял на меня руку неделю назад. И, в отличие от всех предыдущих раз, никакие извинения, букеты цветов или напоминания обо всем, что он сделал для меня в прошлом, не в состоянии были сбить меня с намеченного курса. Пришлось терпеливо ждать семь мучительно долгих дней, пока Билли снова не уедет из города, потому что я боялся, что он появится на пороге как раз тогда, когда я буду собирать вещи, чтобы уйти. Так что я был вынужден и полон решимости использовать все возможные средства и уловки, лишь бы пережить эти дни, оставшись целым и невредимым. Я оказался практически на волоске, когда выгнал Эйдена, потому что ощущал себя настолько подавленным, что не смог адекватно заверить Билли, что мы с ним снова на верном пути и у нас все в порядке. К счастью, единственное, что пострадало в тот день, это розы, которые он принес с собой.
Мысль о розах заставила меня остановиться на полпути, когда я уже направился к входной двери. Пальцы дрожали, пока я завороженно смотрел на их совершенную красоту.
В отличие от телефона, на этот раз не существовало никакой логической причины для моих действий, но мне было все равно. Это было мое последнее сообщение, оставленное Билли, на случай, если разбитый телефон на полу окажется недостаточно доходчивым.
Я схватил вазу с журнального столика и медленно перевернул ее, заставив цветы и воду затопить собой всю дорогую стеклянную столешницу. Затем осторожно положил вазу на бок, развернулся и направился к выходу, чтобы взять свои вещи. Я даже ни разу не обернулся, когда захлопнул за собой дверь и сбежал вниз по ступенькам.
Мне предстояло сделать еще одну остановку, прежде чем, надеюсь, навсегда оставить Билли и Нью-Йорк в зеркале заднего вида.
Я дождался, пока Эмили перевернет табличку
— Извините, мы закрыты, — крикнула Эмили через плечо не оборачиваясь.
— Эмили, это я… Эш.
Она быстро повернулась, а затем практически бегом бросилась к двери и щелкнула замком.
— О, слава тебе, Господи, — Эмили обняла меня, крепко сжимая в кольце своих рук.
Мне удалось проглотить стон боли, который практически сорвался с губ, но я постарался ответить на ее объятия, как мог.
— Входи, входи, — она затащила меня внутрь.
Эмили успела выключить один комплект верхнего света, но другой все еще горел, пока она кое-где домывала пол. Из-за тусклого освещения и капюшона толстовки, который был натянут на голову, ей потребовалось добрых десять секунд, чтобы наконец разглядеть мое лицо.
А затем у нее вырвался испуганный вскрик, и она тут же зажала себе рот рукой. Я проигнорировал укол унижения и заставил себя посмотреть на нее, хотя разум твердил мне опустить взгляд. Несмотря на то, что с момента избиения прошла уже неделя, синяки все еще были сильно заметны. Из темных сине-фиолетовых пятен они превратились в болезненные оттенки зеленого и желтого. Рана на разбитой губе покрылась коркой, а левый глаз снова стал нормального размера, хотя все еще был сильно травмирован. К счастью, хотя бы зрение оказалось не повреждено.
— Эш… — прошептала она.
— Я в порядке, — поспешно заверил ее я.