Целующие солнце

Мгновение назад я летел над лесом, видел падение самолета, и казалось, что горячий ветер превратит мои легкие в пар. А потом я начал падать вместе с Аленой, тогда, два года назад.

Ее самолет, рейсом Москва — Казань, развалился надвое прямо в воздухе. Как будто сломали сигарету. Алена находилась в центре, ее кресло вышвырнуло в холодный зимний воздух, ремень порвался, и она выпала. Говорили, что она была без сознания уже в тот момент, когда самолет развалился. А еще она горела, падала с многокилометровой высоты, как горящая головешка, или как звезда. Может быть, кто-нибудь с земли видел ее одинокую, горящую, и загадывал желания. Одному богу известно, что она сама чувствовала в тот момент.

И вдруг я оказался рядом с ней. И Аленка, моя милая Аленка, была такой же, как прежде. Мы падали вместе в бесконечной темноте.

«Падаем» — прошелестела Аленка. Ветер ревел в ушах, но ее голос я расслышал так, как если бы мы лежали на кровати в тишине, тесно прижавшись друг к другу.

«Падаем» — согласился я мысленно.

Аленка улыбнулась. От нее исходило какое-то странное ровное свечение. Я с беспокойством оглядел ее лицо, но не увидел следов от ожогов.

«Ты ни капли не обгорела» — подумал я.

«А должна была?» — удивилась она.

«Ну, да. Я видел тебя на следующий день, ты… — я запнулся, но разве можно удержать мысли? Они сами выпрыгнули из головы, неудержимые — это было ужасно»

«Так я умерла?» — улыбка медленно сходила с ее лица.

«Ты была в коме еще неделю. Потом, да, умерла…»

Ветер рвал ее соломенные волосы. Казалось, мы просто висим в воздухе, но я посмотрел вниз сквозь рваные облака, сквозь искаженный воздух различил землю, расчерченную неровными полосками света. Земля кружилась и нарастала, будто это не мы падали — а она. Ветер швырнул меня в сторону, перевернул, и я увидел далеко вверху вспышки яркого света. Что-то взрывалось. Небесная геенна огненная, адово пекло.

Аленка падала рядом. Она протянула руки, мы обнялись, крепко прижались друг к другу. Я почувствовал ее горячее дыхание. И мне нестерпимо захотелось, чтобы все вокруг стало сном. Чтобы я проснулся вместе с Аленкой в одной кровати, чтобы мы жили, как и раньше. Чтобы большой город не забрал у меня единственного человека, которого я любил в этой жизни. Но Аленка умерла, так и не приходя в сознание, а я вообще находился непонятно где, между жизнью и смертью, падал на деревья, а, может, лежал мертвый на дне выкипающего озера.

Аленкино дыхание сделалось прерывистым.

«Но я ведь не обгорела! Может быть, я тогда выживу? Может, мы упадем удачно?»

Как смешно это звучало — упадем удачно.

«Нет, солнце, — шепнул я мысленно, — мы не упадем удачно. Мы вообще не упадем. Потому что это наш с тобой сон»

И она прижалась еще крепче, не хотела отпускать. Не хотела терять мгновения необъяснимого сна.

А земля приближалась. И стало совсем неуютно.

«Не хочу расставаться — зашептала она. — Не хочу, не хочу, не хочу…»

Но расставание было неизбежным, так же как и все, что осталось в прошлом, уже никогда не изменится. Судьба выжгла наши линии жизни каленым железом.

А теперь все. Прожиг завершен.

Глава седьмая

В начале нового тысячелетия все вокруг бежали вперед, а я все еще бродил по крышам домов и фотографировал.

В период короткого знакомства с Москвой я успел продать две фотографии в желтую газету, пожил полгода у хорошего приятеля, а потом переехал в маленькую комнату в двушке на краю столицы и нашел работу в интим-магазине. Время летело быстро, а моя жизнь — еще быстрее.

В одной из комнат вышеупомянутой двушки жил хозяин квартиры — пожилой археолог и легкий пьяница. Широкой русской души человек — противоречивый и непонятный во всем. В силу своей образованности и показной интеллигенции, он старался не уходить в запои, хотя пил пиво на кухне каждый вечер. Он материл правительство, хотя ни черта не понимал в политике. Он собирал банки на улицах, хотя пенсию получал втрое больше моей зарплаты.

С наступлением сумерек археолог доставал из холодильника запотевшую двушку пива, ставил на стол литровый бокал и медленно, со знанием дела, заполнял его до краев. Затем происходила торжественная церемония подготовки закуски. Как правило, это была сухая рыба, креветки или что-нибудь из чипсов. К креветкам Археолог питал особенную страсть. В годы бурной молодости он жил в Мурманске, где креветки не деликатес, а обычное повседневное блюдо. Их он тогда полюбил и научился искусно готовить (говорят, именно блюдом из тигровых креветок, Археолог покорил свою будущую жену). Кухня пропиталась запахом вареных креветок. За квартирой в целом вообще мало кто ухаживал. Жена Археолога умерла несколько лет назад, а из родственников у него остался только племянник, который изредка наведывался в гости. Племяннику, ясное дело, было не до уборки.