Целуй меня (ЛП)

— К черту убеждения, Неро! К черту границы! Ведь ты пошел на все это не ради того, чтобы стать младшим боссом и довольствоваться выполнением приказов отца, взгляд Уны останавливается на моих губах. Она прижимается ко мне, проводит кончиками пальцев по моему подбородку и, почти касаясь губами моих губ, говорит:

— Покажи ему, почему именно в тебе будущее мафии. Покажи ему, как выглядит настоящая власть, — Уна целует меня. — Покажи ему, на что способен человек, презирающий границы. Пусть итальянцы ненавидят меня. Но еще сильнее они ненавидят русских.

Сжав рукой подбородок Уны, я вынуждаю ее запрокинуть голову и взглянуть мне в глаза.

— Это не ненависть, Morte. Они боятся тебя. Они боятся нас, потому что мы не признаем границ.

Горячее дыхание Уны касается моего лица, и на ее губах появляется коварная улыбка.

— Отлично.

Ее губы на расстоянии одного вдоха от моих, и я со стоном накрываю их своим ртом. Моя порочная королева — прекрасная и безжалостная. Я вырос в мафии. Меня окружали люди, которые сначала убивают, а потом проповедуют о своей чести и морали. Мы с Уной одинаковые — она наслаждается их страхом. Ей это нравится. Мы оба осознаем силу страха, который внушаем, когда еще до появления в помещении твое имя произносят с шепотом благоговения и отвращением одновременно. Я люблю это в ней. Мы — новое поколение. Мы более безжалостны и менее снисходительны. У нас свой кодекс чести, подходящий лишь нам и тем, кто нам предан. Мужчина, женщина, ребенок… Если вы против нас — значит, враги. И вас уничтожат.

Я слегка поворачиваю лицо Уны в сторону и целую ее в шею, вдыхая запах из смеси ванили и оружейного масла.

— Переоденься. Надень платье. Мы едем к Чезаре.

Так или иначе, мы привлечем его к нашему делу. Я не против грязных игр. Если это нужно Уне, чтобы чувствовать себя в безопасности, значит, так будет. Чезаре для меня ничто, а Уна — все.

— Я ненавижу платья, — недовольно произносит она, нахмурив брови.

Усмехнувшись, я перемещаю ладонь с лица Уны на ее горло. Под моими пальцами бьется ее пульс — ровный и сильный.

— Мой отец предпочитает видеть в женщине существо нежное, нуждающееся в защите. А ты, любовь моя, мастерски сумеешь изобразить невинную овечку.

Уна бросает на меня сердитый взгляд, и я смеюсь.

— Особенно с этим, — ладонь свободной руки я опускаю на ее живот.

— Уже одно это вызывает сильное желание кого-нибудь убить.

— Очаруй его так же, как ты очаровала меня.

— Неро, у тебя встает на то, что я пыталась тебя убить. Чары тут ни при чем — это обычное извращение.

Я ухмыляюсь.

— Тебе же нравятся извращения, — подхватив Уну под бедра, я приподнимаю ее и прижимаю спиной к окну. У нее перехватывает дыхание. Она обвивает меня ногами, прижимаясь к моему затвердевшему члену, и крепко держится за мои плечи.

— Обожаю извращения, — я целую Уну в шею, а она откидывает голову назад и прижимается ко мне. Беременность пошла ей на пользу: майка плотно обтягивает заметно увеличившуюся грудь. Я стягиваю вниз лямки и накрываю ртом оголившийся сосок. Она стонет и толкается бедрами мне навстречу.

— Че-е-ерт, — на этот раз стон вырывается у меня, и мой член наливается кровью. Обожаю то, как она реагирует на меня: становится податливой, мягкой, словно бабочка, раскрывающая крылья.

Резким движением Уна рвет на мне рубашку. И пуговицы разлетаются в стороны. Ее острые ногти оставляют горящие следы на коже, заставляя меня шипеть. Я опускаю Уну на пол. Она через голову стягивает с себя майку, а потом снимает с меня пиджак и рубашку, пока я пячусь в сторону дивана. Покачивая бедрами, она медленно надвигается на меня, словно голодный хищный зверь. В ее взгляде читается то ли похоть, то ли жажда крови — чего больше, определить невозможно. Она сбрасывает с себя всю одежду и остается абсолютно голой и чертовски красивой. Ее тело — это крепкие, четко очерченные мускулы с отметинами шрамов, но налившаяся грудь и округлившийся живот придают ей женственности.

Уна толкает меня в грудь, и я падаю спиной на диван, и она седлает мои бедра. Ее движения порывисты, агрессивны. Каждое прикосновение ее губ, каждое движение ее языка я встречаю с таким же яростным голодом, а наше взаимное противоборство лишь еще сильнее возбуждает. Уна покрывает мою шею горячими поцелуями и спускается ниже… пока не сжимает зубами мой сосок. Кончиком языка она слизывает капельки крови, выступившие на оставленных ее ногтями царапинах. Собрав в горсть ее волосы, я притягиваю Уну к себе и накрываю ртом ее губы. Ощутив на языке вкус собственной крови, я резким надавливанием погружаю в Уну два пальца. С прерывистым вздохом она прижимается лбом к моему лбу. Все ее тело напряжено и дрожит, а рваные вдохи смешиваются с моим дыханием. Сжав горло Уны, я удерживаю ее на расстоянии вытянутой руки и погружаю пальцы глубже и резче, наблюдая, как она открывается для меня.