Я смотрю ему прямо в глаза. Под маской гнева и возмущения просвечивает боль, которую никто, кроме меня, никогда в нем не заметит. Только я могу «читать» Неро. Как и он меня. Возможно, сейчас так будет лучше: пусть думает, что я предпочту ему работу. Мне лучше, чем кому бы то ни было, известно: перед лицом опасности и непреодолимых обстоятельств так легко верится в то, что все можно исправить, что есть выход. Неро не привык проигрывать и, с его точки зрения, способен обыграть Николая. Но он не сможет. Я могла бы популярно объяснить, что выбор здесь стоит между мной и ребенком. Но не буду. Потому что хочу, чтобы он выбрал ребенка. Это докажет мне, что Неро достоин быть отцом. Он будет защищать свое потомство ценой собственной жизни, а защита Неро жестока и не вызывает сомнений. А я тем временем могу вернуться к русским, и Николай будет доволен, ведь я снова у него. О существовании ребенка он даже не узнает. Поэтому я говорю Неро именно то, что он должен услышать:
— Я уже говорила, что не могу себе позволить избавиться от него. Но я такая, какая есть. Я не хочу быть матерью.
Отчасти это правда. В другой жизни, в другое время, может, я и смогла бы стать матерью. Но в моем мире это просто невозможно. Мы идем по предначертанному пути, но иногда вынуждены свернуть. Мы можем хотеть что-то изменить, но все равно вынуждены принимать то, что есть.
Жесткий взгляд Неро почти прожег меня насквозь. Я физически ощущала его отвращение и ненависть.
— Джио! — крикнул он.
В комнате появляется Джио и привычно замирает в ожидании.
— Проводи Уну в подвал. Не выпускать ее. Если попытается выйти, разрешаю усыпить ее.
Джио подходит и намеревается взять меня за руку.
— Не надо, — я поднимаю ладонь, и Джио останавливается. Я поднимаюсь на ноги. Голова кружится под действием успокоительных, которые, судя по всему, еще не вывелись из организма. Еще раз взглянув в глаза Неро, поворачиваюсь к нему спиной и выхожу из кабинета. Я обманула его доверие. Я добавила боли к его старой ране. Когда придет время, он без возражений отпустит меня к Николаю.
***
Терпение никогда не входило в число моих добродетелей. Прошло всего два дня моего заточения в этой комнате, а я уже на грани помешательства. Дверь открывается, но я, не обращая внимания на того, кто вошел, продолжаю отжиматься от пола.
Семьдесят два …
Семьдесят три …
Семьдесят четыре …
— Уверена, что беременным это нужно?
Я поднимаю глаза. Криво ухмыляясь, Томми присаживается на край кровати. Я продолжаю отжиматься, а он терпеливо ждет, когда я закончу. Досчитав до ста, я сажусь на полу, прислонясь спиной к стене и вытянув перед собой ноги. Грудь вздымается от частого дыхания, а кожа блестит от пота.
— Тони, я беременная, а не инвалид.
Усмехнувшись, он проводит рукой по своим каштановым волосам и бросает мне бумажный пакет. Заглянув внутрь, я обнаруживаю сэндвич — естественно, покупной.
— Спасибо, — я откусываю кусочек и ловлю летящую в мою сторону бутылку с водой.
Кто-то скребется в дверь, и Томми, приоткрыв ее на несколько дюймов, закатывает глаза. В образовавшуюся щель проскальзывает Джордж и прыгает на меня, извиваясь всем телом и взволнованно поскуливая.
— О, здравствуй, — я улыбаюсь и глажу его.
— Эта псина одержима тобой, — слова Томми звучат с легким ирландским акцентом, и это вызывает у меня улыбку.
Томми никогда не вписывался в мафию, но Неро привязан к нему, поэтому защищает парня там, где остальные итальянцы уже убили бы его просто за то, что он полукровка.
— Неро тебя недолюбливает, правда? — я целую Джорджа в нос, и он жмурится, как дурачок, заставляя меня смеяться. Зевс — вот настоящий верный сторож. И на секунду я вдруг задумываюсь: не разочаруется ли Неро точно так же в своем ребенке, если тот не оправдает его ожиданий? Нет. Я не должна думать об этом. — Итак, что нового на свободе? — спрашиваю просто ради того, чтобы Томми хоть о чем-то рассказал. О чем угодно.
— Ничего особенного, — говорит он. — В том смысле, что за два дня, пока ты здесь, не случилось ничего похожего на начало третьей Мировой войны.
Отщипнув кусок сэндвича, я отдаю его Джорджу.
— Томми, если ты пришел сюда, чтобы меня развлечь, то у тебя это хреново получается.
Томми растягивается на кровати, закинув руки за голову.
— Вообще-то я должен охранять дверь, но мне стало жалко тебя.
— Неужели ирландец смягчился по отношению ко мне?
Повернув голову в мою сторону, он говорит:
— Ни за что, убийца, — и широко улыбается.
Джордж, навострив уши, смотрит на дверь, и через несколько секунд она открывается. В комнату заглядывает Джио, смотрит на Томми, переводит взгляд на собаку и закатывает глаза.
— Босс хочет тебя видеть.
Я уточняю:
— Меня?
Он кивает и отступает в сторону, придерживая для меня дверь. В тот момент, когда я прохожу мимо него, Джио прижимает пистолет к моей спине.
— Джио, ты, как всегда, истинный джентльмен.
— Ты потеряла всякое право на уважительное отношение в ту минуту, когда решила подвергнуть опасности ребенка, — почти рычит он.