Целитель #07

А меня вдруг качнуло, словно мы плыли на плоту. Или мне почудилось? Не-ет… Гулкая тишина покрыла все звуки мира — перестал шелестеть прибой, ветви пальм не шуршали больше. Маленький оркестрик, наяривавший вдали на барабанах, гитарах и маракасах, смолк. Разряженные марьячос бренчали по-прежнему, потряхивая сомбреро, но музыки не слыхать.

И тут в мою несчастную голову хлынул бурный поток спутанных образов и приглушенных звуков, что в беспорядке опадали до низких басовых частот, или взвивались, утончаясь, до высоких. Прорва чужих мыслей, воспринятых и расшифрованных, рушилась водопадом в мозг. Я едва дышал, цепенея.

Два удара сердца спустя мутные течения думок иссякли, как дневной ливень.

«Телепатия? — подумал я обессиленно. — Тьфу! Ридеризм! Он или не он? Да он, вроде…»

Дрожащей рукой я провел по Ритиной спине, дотягиваясь до влажных плавочек.

— М-м? — отозвалась жена, потягиваясь.

— Есть хочешь? — выдавил я.

— Хочу, хочу! — вдохновилась девушка. — Лангуста на гриле! И чтоб пина-колада!

— В «Лас-Америкас»? — моему голосу прилило бодрости.

— Ага!

— Ну, пошли… Только море смоем, — я неуклюже пошутил: — А то засолимся, как две селедки!

— Обяза-ательно! — сладко улыбнулась Рита. — Залезем в ва-анну… Ты мне потрешь спи-инку… Вытремся, а пото-ом…

— Пошли скорее! — я спустил на песок хихикавшую женушку, и вскочил, не чуя и следа недавней разбитости. Голова ясная, словно мозги освежились под душем…

— Побежали!

Зазывный девичий смех рассыпался, позванивая хрустальным колокольчиком, и затерялся в шелесте пальм.

Там же, позже

Обожаю тропические закаты! Вечернее море не впечатляет, от слова «совсем», зато небо пылает чистейшими, роскошными красками — цвета перепадают от насыщенного лимонного тона, до царственного пурпура.

Гаснет день — и только угольно-черные силуэты пальм чеканно вырисовываются на пламенеющем фоне. Темные волны накатываются на берег, с шуршаньем перебирая песок, а океан как будто прячется за подступающей чернотой ночи, донося мощное влажное дыхание.

В такие томные вечера лучше всего разумеешь смысл тутошнего слова «маньяна»,[1] сущего девиза всей Латинской Америки. Его лениво тянут и мексиканцы, и эквадорцы, и кубинцы. Лежишь в сладостном ничегонеделаньи, дремотно созерцая мир… Тебе удобно, тепло, хорошо… И бутылка рома под рукою…

«Пошли, поработаем ударно!» — звучит энергичный голос Человека-которому-больше-всех-надо.

«Маньяна…»

«Да пошли!»

«Да маньяна же…»

Откинувшись в шезлонге, я переваривал хвосты лобстера, и благодушествовал. То, что произошло со мною днем, лишилось тени страха и неразличимо слилось с обыкновением. Подумаешь, ридеризм… Чтение мыслей, материализация духов и раздача слонов.

— Пойду, окунусь! — не утерпела Рита, упруго вставая.

— Поздно уже, — я беспокойно заерзал.

— Ну, разо-очек!

— Да плыви уж… — мои губы недовольно скривились, и тут же расплылись, поймав благодарный поцелуй.

Смутно видимая девичья фигура растворилась в полутьме, а мне вспомнилась Ритина оговорка за ужином. Девушка просто не смогла удержать в себе новость — и выложила ее «на десерт», виновато хлопая ресницами:

«Мама дозвонилась… Инка родила под утро. У нее мальчик!»

Во время «десерта» я испытал фантомные боли былой измены, но их совершенно подавили Ритины чувства — моя жена расстроилась. Из-за муженька! А то как же… Мишеньке, видите ли, неприятно вспоминать о давнем прегрешении!

А у Мишеньки даже глаза запекло… Как бухнется на коленки, как примется ноги своей половинке целовать, да уверять истово, что она — святая, ангелица, влюбившаяся в беса, похотливого и нечистого…

…Вздохнув благостно, я загляделся на сумеречную даль, представляя Москву, роддом на проспекте Калинина, Инну, измучанную и счастливую… И сверток с лупатым дитём, что ворочается неподалеку, чмокая соской. Мальчик… Мой сын.

Радости не было. Но и то бестолковое ошеломление, что я впервые испытал сорок лет назад при встрече с новой жизнью, не лишило меня покоя. Помню, прекрасно помню. И дочь, и внучек. Они остались там, в неразличимом будущем. Хотя… Кто ж его знает, это время? Могли и не родиться…

Я дернул головой, словно вытряхивая из нее беспокоящие мысли. А Инночка…

Всё должно было произойти совсем-совсем иначе! Инка в невестином платье, и я рядом на свадебном фото… И еще один снимок из семейного альбома — гордая Хорошистка доверяет мне чадо, закутанное в одеяльце… Но не вышло.

«И хорошо, что мы расстались, — подумал я. — Иначе…»

Мои глаза тревожно забегали, отыскивая Риту. А, вон она, плещется… Может, и правда, любовь к Инне была лишь наваждением?..

Неожиданно в голове разрослась знакомая уже гулкая пустота, и я услышал чужой голос, бесплотный, но ясный:

«А это еще кто балуется? Хм… Эй, вы взяли мою мысль?»

«Взял, — сдумал я, холодея. — Кто вы?»

«Пока это неважно, — голос решительно отмел мой вопрос. — М-м… Ага… Вы тоже на Кубе. Офицер?»

«Нет, мы тут отдыхаем с женой… В Варадеро».

«А я — в Лурдесе. Отдыхаю, хе-хе…»

«Да кто вы?»

«Ого, вот это мощь! Однако… — в голосе зазвучали уважительные нотки. — Чего ж я раньше не брал ваши мысли?»