Целитель #02 - Союз нерушимый?

Алексей Николаевич нервно помял ладони. Задумался, беспокойно выстукивая пальцами по подлокотнику, и заговорил, тщательно подбирая слова:

– Во-первых, нам нужен единый центр эмиссии безналичного рубля, а это означает переход от фондирования товарами к денежному финансированию, к налаживанию горизонтальных связей между предприятиями… В принципе надо вообще уходить от двухконтурности денежного обращения!

– Допустим, – помедлив, Суслов кивнул. – Дальше!

– Во-вторых… – Предсовмина даже вспотел от забрезживших перспектив. – Во-вторых, надо полностью использовать потенциал СЭВ. Пусть соцстраны свободно выходят на рынок СССР, а мы – на их рынки. Пусть венгры или немцы из ГДР получат возможность устраиваться на работу у нас, а мы – у них. Обеспечим полную свободу поездок наших граждан в Болгарию, на Кубу, в Венгрию, и наоборот!

– Вот с этим я согласен! – энергично кивнул Михаил Андреевич. – А то продаем им нефть по дешевке, а товары от них берем по завышенным ценам. Еще что?

– В-третьих, нужно освободить предприятия от чрезмерной опеки, – горячо проговорил Алексей Николаевич, изменяя своей обычной сдержанности. – Они должны сами заключать между собой договора, сами назначать цену на свой товар! Только тут и власть министерств придется урезать, и отделов ЦК, а это слом системы…

– Если надо – потерпят! – жестко сказал Суслов. – Алексей Николаевич, не в службу, а в дружбу. Вы не могли бы набросать некий, скажем так, эскиз… мм… «перестройки»? Без заумных расчетов и привлечения институтов, а просто несколько страничек текста – что нужно делать, где на все взять деньги, каков будет эффект?

– Смогу, – кивнул Косыгин и впервые за все время улыбнулся.

Понедельник, 17 февраля 1975 года, утро Первомайск, улица Энгельса

Погода стояла чисто февральская – холодная и сырая. Зато небо ясное, синее синего, и солнышко начинает пригревать. Не задувай ветерок, вообще тепло было бы.

Вакарчук поправил шарф и зашагал бодрее, улыбаясь своим мыслям. Зря он так беспокоился в начале миссии, все вышло наилучшим образом. Его до сих пор дрожь пробирает, стоит только вспомнить, как он тогда заглянул в поликлинику – и лицом к лицу столкнулся с Михой.

Это был он! Его нос, его прическа, глаза, а какой пронизывающий взгляд – посмотрел, будто рентгеном просветил! И голос звучал точно по описанию – сиплый, с гнусавинкой. Миху как раз окликнул проходивший врач, с фонендоскопом на шее и налобным зеркальцем, и тот ответил. Два медика перекинулись парой слов, что-то насчет «твоего бесподобного массажа» для пациента. Миха поправил коллегу, сказал, что он делает бесконтактный массаж, а терапевт засмеялся: «Так я и говорю – бесподобный!»

Все сходилось настолько полно и точно, что Степан не задержался в поликлинике, а на следующий день Бес сообщил адрес Михи – «объект» снимал полдома на Энгельса. Это где-то здесь…

Вакарчук завертел головой и свернул с улицы в переулок, выводивший к Южному Бугу.

Вот оно, Михино жилище, Михино логово! Старинный дом, сложенный из дикого камня, врастал в землю чуть ли не по самые подоконники. Соседскую половину перекрыли новеньким шифером, а над жилплощадью Михи все так же темнело кровельное железо – не крашеное, а ржа не берет. Умели делать до революции…

Степан воровато оглянулся. На углу трудился дворник в расстегнутом тулупе, скалывая лед, тюпая ломиком, ширкая лопатой. И никого больше. А, вот мальчишка в валенках, в шапке, но без пальто, выбежал со двора, бряцая ведром. Осторожно взобравшись по наледи, наросшей вокруг водозаборной колонки, он повесил ведро на крючок и всем своим тщедушным телом навалился на рычаг. В оцинкованное дно ударила мощная струя. Набрав с полведра, пацаненок потащил воду домой, изгибаясь и пыхтя. Мужичок…

Вендиго толкнул калитку и проскользнул на чужую территорию. Крадучись, приблизился к крыльцу, поискал ключ – советский народ беспечен и доверчив. Ключик обнаружился под ковриком на деревянной ступеньке.

Поднявшись к двери, Степан окинул взглядом двор – вишни у забора, в углу – добротный кирпичный туалет, крытый черепицей, кустики туи по сторонам широкой дорожки. Облизав губы, он отворил дверь и шагнул на гулкий пол веранды. Холодно тут…

Зато в доме, за толстой дверью, обитой старым одеялом, держалось тепло. Вакарчук приложил ладонь к крутому боку печи – с утра протоплено. И попахивает сгоревшим углем.

Обстановка простенькая – стол, стул, буфет. За форточкой прятался «холодильник» – авоська с начатой пачкой пельменей. Между оконных рам хозяйка поместила валик из ваты, выложенный сверху узором из стекляшек. Нарезанные полоски бумаги, посаженные на мучной клей, прикрывали щели. Бедно, но чисто.

Обои на стенах до того выгорели, что уже неясно, какие именно цветы на них чередовались – синие васильки, желтые маргаритки или вовсе белые ромашки. Тихо как…

Только будильник тикает, да звонко капает вода в рукомойнике. Неслышно шагая по дорожке, плетенной из лоскутков, Вакарчук отдернул занавеску, попадая в спальню. Ничего, кроме огромной кровати с пухлой периной и стеганым ватным одеялом, в Михиной опочивальне не обнаружилось.