Марина поулыбалась, взглядывая на меня, и приуныла вдруг. Ох, уж этот мне переменчивый нрав!
– В этом году мы обязательно придем за тобой, – пробормотала она.
– Ты правильно сказала: «Мы». Твоя служба тебе «идет», а ты подходишь службе. И не надо, чтобы все сорвалось из-за меня.
– Ты не боишься?
Я прислушался к себе.
– Нет. Просто мне надо спешить, надо успеть сделать… много чего, прежде чем вежливые дяди из вашей конторы постучатся в мою дверь. Я должен успеть.
– Должен успеть – что?
– Знаешь, – вздохнул я, – труднее всего скрывать что-то от тебя. Я успокаиваю себя тем, что говорю: «Маринке я все обязательно расскажу!» Но не сейчас. Я – наш! Советский! Это главное. Поняла?
– Умгу… Значит, ты точно не мессия!
– Ага! – фыркнул я. – Мессия-атеист! Такое сочетание годилось бы для юмористического журнала религиозных фанатиков, если бы они вообще обладали чувством юмора. Знаешь… Я сейчас подумал, что был бы даже рад, если бы КГБ в самом деле пересеклось со мной. Но чтобы это были не оперативники из 7-го управления, а товарищ председатель Комитета государственной безопасности.
– Андропов?! – удивилась Марина. – И что бы ты ему сказал?
– Ну, сначала я бы его подлечил.
– Хм… Разумно. Миша, ты будишь мое жгучее женское любопытство!
– Я все тебе обязательно расскажу!
– Ну-ну… – заулыбалась «скво». – Секундочку, подъехали уже… нам во-он туда!
Дом, в котором жила Марина, стоял рядом с республиканской юношеской библиотекой.
– Я быстро! – пообещала «скво», покидая машину. – Только оденусь потеплее.
– Меня мой куратор отпустил до шести часов, – сказал я, выбираясь следом.
– Успеем! Строгий дядька?
– Строгий, но и пройдошливый… Пронырливый!
«Росита» зазвякала ключами. Дверь Маринкиной квартиры открылась и впустила нас внутрь. Обычная двушка, ничего особенного. Бамбуковые панели на стене прихожей и какой-то страшненький божок на трюмо явно были «приветами» из Латинской Америки.
– Вот здесь я и живу! – сказала Марина. – Вернее, бываю иногда!
Войдя в комнату, она сделала несколько шагов и замерла. Я был слишком увлечен своими мыслями, чтобы отслеживать происходящее, и прошел за девушкой. Мы остановились рядом, глядя в угол, где стояло большое кожаное кресло. В нем развалился молодой мужчина лет тридцати, плохо выбритый и грязновато одетый. Он сидел, закинув ногу за ногу, и злорадно ухмылялся, держа в руке пистолет. Не направлял его, не угрожал, просто напоминал, кто тут хозяин положения.
– Ершов, скотина, – холодно, едва сдерживая злость, начала Марина, – какого черта ты делаешь в моем доме?
– Вас ждал, голубки! – губы Ершова разлезлись в пакостной улыбочке. – Как услыхал твой радостный голосок за дверью, так и жду. «Ой, это ты? Привет! А ты где?» – передразнил он Марину. – Дождался, вот! Теперь затеем теплый домашний вечерок вопросов и ответов… Что, Мишка? Все испортил дядька Гришка?
– Морду бы тебе набить… дядя, – спокойно сказал я, – так ведь не поможет. До тебя хоть дошло, что ты оскорбил девушку?
– Ах, как романтично! – воскликнул Ершов, рывком поднимаясь из кресла.
Именно этим моментом я и воспользовался – толкнув Маринку в сторону дивана, подальше от линии огня, прыгнул к Григорию. На меня махом навалился неприятный запах давно не мытого тела и нестиранного белья, перекошенное лицо Ершова оказалось на расстоянии вытянутой руки, а дуло пистолета уперлось мне в живот. Выстрела я не дождался – Гриша не успел снять «ПМ» с предохранителя. В последнюю долю секунды я не ударил «дядьку Гришку» кулаком в челюсть, а просто дал пощечину. Этого хватило для нокаута – Ершов отлетел обратно в кресло.
Поднявшись с колен и бурно дыша, я отшвырнул пистолет.
«Дышу, как после хорошего секса! – поиздевался над собой. – А огнестрелы меня уже замучили – так и тычут ими со всех сторон!»
Я обернулся к Маринке – девушка поднималась с дивана, растрепанная и бледная.
– Все уже, – пробормотал я.
– Ты цел? Он тебя не ранил?
– Все нормально… Уф-ф! Сейчас отдышусь… Связать надо этого лба.
– Лейкопластырь подойдет?
– Годится.
Пока я держал грязные запястья Ершова, «скво» старательно накрутила на них клейкую ленту.
– Да хватит, наверное.
– А все уже. Кончился!
Я приблизился к Григорию, все еще не подававшего признаки жизни. Зашиб я его, что ли? Да нет, пульс есть… И что мне с ним делать?
– Ершов опасен, – вынес я вердикт, – он может сдать и меня, и тебя. Если в Комитете узнают, что ты все это время скрывала правду, тебя с позором выгонят. А меня посадят в бункер со всеми удобствами. И тут только два выхода: либо вывезти «дядю Гришу» за МКАД и там ликвидировать, либо…
– Что ты хочешь сделать? – почему-то шепотом спросила Марина.
– Провести операцию на сознании, – криво усмехнулся я. – Давно хотел… пооперировать, но вмешиваться в работу мозга… чревато. А тут выбора нет! Вернее, есть, но убивать мне надоело. Попробую вылечить!
Григорий издал легкий стон, правая нога шевельнулась. Да, здорово я его треснул – вон, вся щека синяя. Собравшись с силами, я подступился к Ершову, став за спинкой кресла, и возложил ему руки на голову, стараясь не думать о спутанных волосах.