Целинники

Так за разговорами доехали до села бывшей центральной усадьбы, бывшего колхоза и подкатили к самому крыльцу большого красивого дома нынешнего директора сельхозкооператива Виктора Ильича Черноусова. Там их уже ждал накрытый стол и комната для гостя. Хоть Яков и устал с дороги, им с Виктором надо было столько сказать друг другу, что сразу после застолья с умеренной выпивкой, хозяин повел гостя показывать сад-огород, где похвалился своими селекционными изысками:

– Еще когда главным агрономом работал, я на этом огороде нечто вроде опытного участка устроил. Чего только не делал, и яблони прививал и новые сорта картофеля пытался вывести, садовую голубику, даже виноград с абрикосами. У меня еще с института к этому самому селекционерству тяга проявилась. А сейчас все, баста, и времени нет, да уж и охоты тоже. Как ни бейся, а в наших широтах южные растения либо вообще не приживаются, или так плохо растут, что и смысла разводить нет.

– А я вот слышал, еще в Перестройку, что монахи виноград даже на Соловках разводили. Это же намного севернее этих мест, – вставил реплику Яков.

– Это монахи, у них других забот не было, только молись да в земле ковыряйся. А мне… Да ладно, что это мы все обо мне. Пойдем в беседку посидим и о тебе лучше поговорим, – предложил Виктор, указывая в сторону утопающей во вьющейся зелени небольшой резной беседки.

– А чем это она у тебя обвита-то… хмелем что ли? – Яков со знанием дела ощупывал зеленые пряди.

– Да, хмель у нас тут отлично растет… Что-то я хотел тебя спросить, да как-то по дороге не получилось… Да вот, значит, жена у тебя русская. Ну и как ей там? Ты-то понятно, природный немец, а она? И вообще как там к русским относятся?

– Саша моя… да она там лучше меня прижилась. Правда, не вру. Я вот как к тебе собирался, она мне откровенно призналась, что ее в бывший совок совсем не тянет. Она и язык скорее чем я выучила, и сын уже отлично говорит, а я… Когда в какое-нибудь людное место идем именно ее принимают за природную немку, которая привезла с собой на ПМЖ русского мужа. Кстати, знаешь кого я там встретил? Не поверишь, Эльку Фишер, – с веселым возбуждением поведал Яков.

– Да ты что… Так ей уж поди где-то лет под шестьдесят, – в свою очередь заулыбался и Виктор.

– Да где-то так. Года два назад случайно встретил. Мы в одно время документы на ПМЖ оформляли, но никак не ожидал, что и жить почти рядом будем, буквально в соседних селениях. Идет такая, знаешь, солидная дама, ну никак нашу Эльку-давалку не признать. Я-то конечно узнал, ну и поздоровался по-русски: Здравствуйте, говорю, Эльвира Карловна. Она меня тоже узнала, перепугалась, сказать ничего не может только рот разевает, как рыба из воды вынутая. Видно тоже никак не ожидала, что встретит своего бывшего земляка, свидетеля ее бурной молодости. Потом очухалась, и так нарочито по-немецки мне отвечает: Sie haben sich geirrt. Это значит, вы обознались. Вот стервозина, чего испугалась-то, что я всем направо и налево буду рассказывать, как она дрозда давала и в стогах, и в капусте, и в кабинах с шоферами… целинница-ударница…

Друзья дружно посмеялись, вспоминая похождения известной на весь поселок гулены.

– Ну а все-таки, какая-нибудь дискриминация к вам, бывшим советским, недоверие есть? Ведь вы тогда не в ГДР, а на Запад, в ФРГ переезжали. А тогда-то мы еще противники в холодной войне были, – вновь вернулся к интересующей его теме Виктор.

– Не замечал, ни тогда, ни, тем более, сейчас. Есть, конечно, отдельные уроды, как везде, но вообще немцы на западе к русским немцам и вообще к русским с уважением относятся. Мне даже, кажется, относятся лучше, чем к немцам приезжающим из других стран. В Германии, знаешь ли, есть такое неофициальное деление народов на ведущие и ведомые. Немцы себя, конечно же, к ведущим причисляют, также как американцев, англичан… и русских туда же причисляют, даже французов как-то не очень, а русских безоговорочно. И еще одна интересная особенность, про войну не любят вспоминать. Но когда поближе сойдешься и в неофициальной расслабленной обстановке, там где-нибудь за кружкой пива могут и на эту тему разговориться. В основном, говорят, сами виноваты, что этого австрияка Шикльгрубера себе на шею повесили, и с ним в такое дерьмо влезли. Но раз сами влезли, сами и вылезем, – Яков говорил, одновременно оглядывая и внутренне убранство беседки, и прилегающую часть огорода.

– Ну, а ты-то как сейчас мыслишь, как те коренные немцы, или как бывший советский немец, чьи предки за то, что фашисты наворотили, до конца своей жизни страдали? – задал, вдруг, совсем неожиданный спросил Виктор.

Но Яков будто ожидал этого, во всяком случае, ответил сразу, даже не задумавшись: