ЦДЛ

Слава богу, было на что. Но в ладоши не бил и мужскую скупую слезу не выдавливал… «У нас у Киеве тоже соборов много, и в Виннице звонница когда-то была… Вот магазины, вот это соборы – надо же столько продуктов собрать!..»

Нет, в транзитную Вену мой друг не приехал. Но, будем надеяться, догонит в пути. А все пути, как известно, ведут только в Рим, куда я и еду под опекой имени писателя, и к тому же тезки, – оглянувшись вокруг напоследок, сажусь в вагон, не «Столыпин», напротив, широкоспальный, закинув на полку нехитрый багаж с парой белья запасного, если от радости в слезы ударюсь (с чего б это вдруг?). И аккуратно бутылочку ставлю отменного зелья на случай встречи. Да вот не нагнал, но, наверно, нагонит – писателей нынче вместе с их героями выметают, а мы друг у друга в героях ходили всегда. Это гора с горой не сходится, а стена со стеной всегда образует угол, куда нас всегда загоняют. И потому мы всегда имели свой, персональный угол зрения. И вообще героев у нас не выбирают, поскольку выбор героев в застенке, как правило, небольшой. А то и вовсе отсутствует. И здесь надобно, чтоб очень и очень уж повезло. Но ввиду того, что мы оба лезли на стену от тоски и одиночества, и стенали друг другу навстречу, и оба боялись шмона, а потому и делились своим сокровенным (там потрошат и душу, полагая, что и она карман), и оба отвечали по всей строгости советского беззакония, призванного искоренять свободомыслие, столь удивительное в советских условиях, и ставящего в пример, напротив, недомыслие, нам ничего иного не оставалось, как вот так, шутя, говорить на серьезные темы. Потому что говорить всерьез, согласитесь, еще смешнее. Нет, шутка – единственный способ выражаться всерьез. Так что – шути, мой герой! Шути, политпсих, ведь недаром щекочут нас так нещадно. Не случайно же доводят до полного идиотизма, когда уже слюни текут, не стесняясь, и взрослый, солидный, почтенный и уважаемый, гордый и порядочный и достаточно пострадавший начинает шагать на четвереньках в так ими желанную ногу. Только таким он и в состоянии принять советскую действительность. Но шутки – шутками, а уже забрезжила щель – пусть робкая, но улыбка свободы. Но ей еще далеко до хохота в полный рот. Прежде чем отпустить нашего брата, его топчут, плющат, как Плюща, вот до чего узкая щель, что надобно делать человека поуже, иначе не пролезет. Но мы раскачаем ее – я тебе обещаю.

Проводник предлагает передвинуть стрелки назад. Здесь не торопится время. Здесь оно дома, недаром же Вечный город Рим. И градусы, тоже не второстепенное наше – сразу же с Цельсия на другую фамилию перескочили, едва-едва по телу разлилась теплота. И вот уже мили портянкой пошли пеленать наши ноги. И поезд в тоннелях, словно в чулках, как старая дева. Будто землю роет, как наш заключенный – на Запад попасть. Где-то там впереди она, невиданная и лазурная – аппендикс Европы, сапог и так далее – Италия. Въезжаем в сапог, прохудившийся. Это в нем прогрызен тоннель. С разбега в него нырнули и чуть ли не час по нему идем.

Все пути обязательно в Рим приведут. Вечный город для вечных тем. И если ты Вечный Жид – обязательно должен сюда приехать. Как, впрочем, каждый художник обязан увидеть, что же сделали до него. А может быть, даже лучше него, чтобы уже другие в будущем отдаленном вот так же о нем говорили: «Ты только посмотри, кого раскопали!» Как говорится – дайте сначала волю, а уж потом попробуйте переплюнуть. Нет, ты должен сюда приехать – нельзя же зрячим быть в вечных потемках…

Бог ты мой, кто рядом с нами только не едет. Тут тебе и ведьма партийная – метла у нее отказала – на самолете летит, хотя мы, между прочим, в поезде едем. Вот чей-то призрак обрел исхудалую плоть и уселся рядом. Явно едет подкормиться на Запад. Чинно прошествовали три толстяка. Шагает жулик, который тебя обвешивал вечно. И мясник, что в фарш обязательно что-то несвежее клал. Вот с орденом Ленина едет торжественно какая-то дама (кто-то почетные грамоты везет в целлофане). Вот с самоваром едет туляк (потом он с женою в Париж поедет). Женщина, похожая на Орлову с негритенком своим… Цирк, да и только. А это едет с костями предков когда-то многочисленный клан. Какие-то полреспублики едут в Израиль, другая половина хочет в США.

– Вы политический? – спрашивает ведьма.

– Что – политический?

– Ну, беженец?