Читаем Царство страха полностью

Я перезарядил револьвер, и мы отправились в тот самый бар, где я видел кошака. Гирлингс быстро нашел себе немцев, которых можно было хорошенько проучить за их природ­ный фашизм, но вот ягуаров в баре совсем не оказалось. Сколько раз за тот вечер я ходил в злополучный деревянный туалет - не перечесть. Наконец мы решили плюнуть на не­счастного ягуара и просто продолжили экскурсию от бара до бара. Мы настолько обломались от несостоявшегося свида­ния с хищником, что как раз дозрели до инцидента с собач­кой, который не замедлил последовать. Нам не хватало драйва, и мы его получили. Все напряжение вечера разряди­лось в безумном взрыве адреналина. Короче говоря, если бы ягуар появился, у тех ребят волоса с головы не упало бы. Все произошло по чистой случайности.

Ну и дела! Мало того, что разъяренная толпа собиралась нас то ли арестовать, то ли линчевать, у меня на груди бол­тался заряженный револьвер 25-го калибра, и ни малейшего разрешения на него.

Парень, которого я пару раз стукнул о колесную ось, при­влекал к себе особенно много внимания. Как выяснилось, его папаша - ни кто иной, как министр обороны Бразилии. Тут я понял, что у нас проблемы, и серьезные. Гирлингса не трогали - он стоял перед толпой и отвечал на вопросы поли­цейских.

-     Я хочу вам помочь, - говорил он.

-     Кто вы? - спросили его.

-     Ну я, типа, друг, соотечественник. А в чем дело, что тут случилось? Я-то ни при делах, в общем.

Гирлингс пытался помочь мне как мог, что не очень про­сто посреди взведенной толпы. Я в это время пытался свя­заться с пресс-атташе американского посольства. Меня аре­стовали и повели через строй разъяренных Кариоков, вопив­ших: «Повесить ублюдка! Сдохни, сука! Долой США! Америкосы, вон! Долой!»

Если бы нашли револьвер, я бы мгновенно оказался бы в дерьме по самые уши. К счастью, я успел сунуть его в кар­ман. Когда меня вели через толпу, я снова увидел Гирлингса, который на этот раз стоял в самой гуще бразильцев. Все равно, как Руби, который застрелил Освальда. Гирлингс вел себя, как обычный зевака - очень умно с его стороны, да и выглядело убедительно. Пока меня допрашивали, Гирлингс разговаривал с другим полицейским, задавая вопросы стро­гим и официальным тоном. При первой возможности я ото­шел от мусоров, сжимая в руке пистолет - посреди сотен людей.

Подойдя к Гирлингсу - настало время действовать очень быстро - я незаметно сунул ему револьвер и сказал одно слово:

-     Беги!

Через секунду он уже ломился через толпу, как дикий бык. Был револьвер - и нету его.

Вчера странно, завтра - в самый раз

Уильям Маккин: То, что вы употребляете наркотики - один из самых сложных и спорных моментов в оценке ва­шего творчества. Не кажется ли вам, что ваши отношения с наркотиками просто стали излюбленной темой для прес­сы и несколько ею преувеличены? Как наркотики повлия­ли на ваше восприятие? То, что газеты порой описывают вас как сумасшедшего торчка, веселит вас или уже скуку нагоняет?

Хантер С. Томпсон: Разумеется, масштаб моих наркотических опытов преувеличен, иначе я давно бы помер. Я уже пережил одного из самых отчаянных наркозлоупотребителей нашего времени, Нила Кэссиди. Теперь только мы с Уильямом Берроузом и остались. Единственные в своем роде, последние нераскаявшиеся торчки среди публичных персон. Берроузу уже семьдесят, и он уверяет, что отказался от наркотиков. Но он не участвует в антинаркотической пропаганде, как этот лживый, предательский, продажный панк Тимоти Лири.

Некоторые наркотики обостряют восприятие и усиливают реакции - как в хорошем, так и в плохом смысле. Нар­котики подарили мне способность к регенерации, научили отличать правду от кривды, позволили мне не обращать внимания на незначительную ерунду - несправедливые обвинения, клевету, ложь. Без наркотиков жестокая реальность современной политики, должно быть, оказалась бы полностью невыносимой. Это наркотики дали мне силу противостоять шокирующей мерзости реальности, сохранить надежду на лучшее, веру в идеалы. Любому, кто вкалывает двадцать лет кряду также, как я - а все эти годы я бессменно служу летописцем Смерти Американской Меч­ты - просто необходим каждый кропаль, какой только под­вернется под руку.

Кроме того, мне нравятся наркотики. Единственное неудобство, которое они мне доставили - это толпы людей, которые мешают спокойно их употреблять. Res Ipsa Loquitur. Дело говорит само за себя. В прошлом году, в конце концов, именно мне вручили приз «Льва Литера­туры».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Советского Союза
Адмирал Советского Союза

Николай Герасимович Кузнецов – адмирал Флота Советского Союза, один из тех, кому мы обязаны победой в Великой Отечественной войне. В 1939 г., по личному указанию Сталина, 34-летний Кузнецов был назначен народным комиссаром ВМФ СССР. Во время войны он входил в Ставку Верховного Главнокомандования, оперативно и энергично руководил флотом. За свои выдающиеся заслуги Н.Г. Кузнецов получил высшее воинское звание на флоте и стал Героем Советского Союза.В своей книге Н.Г. Кузнецов рассказывает о своем боевом пути начиная от Гражданской войны в Испании до окончательного разгрома гитлеровской Германии и поражения милитаристской Японии. Оборона Ханко, Либавы, Таллина, Одессы, Севастополя, Москвы, Ленинграда, Сталинграда, крупнейшие операции флотов на Севере, Балтике и Черном море – все это есть в книге легендарного советского адмирала. Кроме того, он вспоминает о своих встречах с высшими государственными, партийными и военными руководителями СССР, рассказывает о методах и стиле работы И.В. Сталина, Г.К. Жукова и многих других известных деятелей своего времени.Воспоминания впервые выходят в полном виде, ранее они никогда не издавались под одной обложкой.

Николай Герасимович Кузнецов

Биографии и Мемуары
100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии