Царство Прелюбодеев

В кадке еще раз что-то булькнуло, крутанулось сначала по часовой стрелке, потом против, приподнялось, снова опало, из квашни взвилась толстая капля, действительно похожая на червя. В середине ее что-то лопнуло, и на зрителей уставился ярко-голубой женский глаз, обрамленный длинными, мокрыми ресницами. Глаз моргнул, опустился ниже. Прямо под ним образовался красный зубастый рот, обмазанный липким тестом. И этот самый рот смачно плюнул прямо в лицо Макару. Макар чертыхнулся и резко отпрянул.

– Ничего страшного, Макар Тимофеевич, погодь, я сейчас тебе лицо-то оботру.

Горохов поставил кадку, накрыл ее тряпкой, спрыгнул на пол и взял из шкафа чистое полотенце.

– Петрович, а эта гадость мне глаза не выжжет? – озабоченно проговорил Макар, прыгая на одной ноге, пока Горохов брал полотенце. – Что там, в состав входит? Кислоты никакой нет?

– Что ты! Какая кислота? Там травы, собранные в полнолуние, мука, маслица чуток, семя мужское, помет мышиный, харкотина вепря мшистого, жабий пот, желчь носорога и еще кое-что… Не волен я секреты выдавать. Я все четко по весам отмеряю.

– Ты, Федор Петрович, семя мужское упомянул. Свое, что ли, кладешь? – хихикнул Булкин.

– Зачем свое? – смущенно ответил Горохов. – Мне Виктор в бутылях чужое семя еженедельно поставляет.

Макар и Владимир с удивлением смотрели на Горохова.

– Я когда свое клал, то фантомы на меня начинали ликом походить. Мне жалко их бывало, когда они помирали. Потому, я отказался свое давать. Верите, поначалу при закваске мужских фантомов, получился один как две капли воды на меня похожий… Тяжко мне было от этого. Да он, гад смотрел все три дня шибко жалостливо, на меня аж уныние нашло. Я даже схоронил его отдельно, в дальнем углу сада. С тех пор так не экспериментирую. Кстати, кадки с мужскими особями у меня отдельно стоят. Вон на тех полках. Я их в два раза меньше по количеству делаю… – Горохов помолчал. – Ежели бы не приказ Виктора, я бы вообще мужские не делал. Не по душе мне это занятие. Хотя, иногда такие юноши славные получаются – худенькие, глазастые, нервные. А танцуют и поют как! Али наоборот – такие мужи высокие, да ладные – женщинам нашим нравятся. Худеньких и нежных Виктор у меня сразу забирает. А остальные у женщин в большой цене.

Услышав эти слова, Махнев густо покраснел – словно хлесткая пощечина в его душе возник образ несчастного Шафака. Не просто возник: он зримо увидел узкую спину с выступающими лопатками, мелкие ягодицы, шелковые волосы, достающие до плеч, и нервный восточный танец, окутанный газовым шлейфом. Он вспомнил легкие прикосновения тонких пальцев на щеках – эти касания напоминали крылья бабочек; он вспомнил неземной взгляд синих, затуманенных опием, глаз; он почувствовал свежее, по-детски свежее дыхание возле своего лица. Он даже ощутил щенячий запах его вьющихся волос и чистой, смуглой кожи, окуренной сандалом…

– А где же Виктор столько семени чужого берет? – полюбопытствовал Макар, утирая лицо полотенцем.

Нелепый, на первый взгляд, вопрос Макара вырвал Владимира и густого тумана чувственных переживаний, услужливо подкинутых крепкой памятью.

– Семя суккубы ему поставляют. Они пролазят в божий мир, там и доят… Паче всего стараются у красавцев брать, чтобы породу не портить. Хотя, у меня и так все девочки вон, какие лепые получаются. Вы же видели. Хоть сейчас любую на смотрины во дворец.

– Погодь, как так, доят? – Глаза Макара расширились от удивления. – Как коров?

– Макар, не спрашивай ты лишнего. Меня за мои «откровения» и так Виктор по головке не погладит. Не должОн я вам все это сказывать. Я и сам в такие тонкости не лезу. Уж скоко раз по носу за любопытство греховное получал. Сказано: доят, значит, доят. Может устами бесовскими, может телами, а может, приспособы какие для сей надобности придуманы…

– Ладно, Петрович, показывай экземпляры со второй полки, – перебил его Владимир.

Горохов потянул кадку, находящуюся ниже. Откинул полотенце. Во втором образце объем квашни уменьшился – казалось, она немного усохла и покрылась заветренной коркой. Зато теперь здесь появилось много овальных комочков, напоминающих по виду то ли яйца с прозрачной, слюдяной скорлупой, то ли личинки крупных гусениц. В середине каждого яйца что-то розовело и пульсировало маленьким красным пятном. Сквозь тонкие стенки светился живой зародыш. От каждого яйца тянулся красный жгут, напоминающий пуповину младенца, и этот жгут утопал в серой квашне. Объем квашни уменьшался прямо на глазах. Прозрачные яйца (а их было около десятка) впитали большую часть полезной субстанции. По красным пуповинам шло постоянное движение – зародыши сосали «материнскую среду».

– Вон, какие прожорливые. Отменные яйца. Они сейчас все это слопают, затвердеют и день в тепле должны отлежаться перед вылупкой.

Горохов накрыл и эту кадку и полез на полку № 3.

– Вот, а тут они доходят.