Царство и священство

Поэтому ни одно государство мира никогда не примет своего идеального образа и всегда, наряду с охранением истины, будет ей угрожать. Но разве не таковы обычные люди, составляющие это государство? Разве не человек будет в последние времена преклоняться антихристу и усекать головы своим братьям-христианам? В свою очередь и Церковь никогда не может составить конкуренции государству на почве борьбы за власть: ей дана власть высшая, власть любви, а не временная земная власть насилия. Идеалом Церкви выступает Христос, принимавший обиды и гонения, а не Его мучители.

Между тем по пути принятия на себя властных функций и пошла Римская церковь. Политика от этого не стала совокупностью нравственных заповедей, но, напротив, Католическая церковь опустилась до уровня земного, политического союза, уравняла себя с ним. Не доверяя человеку – а государство, включая и верховную власть, есть не что иное, как сообщество людей, не полагаясь на волю Божью, даровавшую единодержавным государям высшую политическую власть, Рим не удовлетворился ролью Церкви, только раскрывающей перед государством его истинные цели, он сам стал государством.

Последствия этих поступков поистине страшны. Человек, который пытается привести другого к Христу силой, сам перестает верить во всемогущество Спасителя, в Его милость, постоянно взывающую к нашим душам. Чтобы пойти на этот властный шаг, нужно иметь абсолютную уверенность в собственном избранничестве, в особую миссию, якобы данную тебе Богом, в свое предначертание непосредственно творить добро, как Господь. Так и латиняне признали себя стоящими выше всех остальных Поместных Церквей и даже всей Вселенской Церкви! И вот уже вскоре рождаются новые «догматы», в центре которых – догмат о непогрешимости папы (по должности), который лично, самостоятельно, вне связи с Церковью познает истину и излагает ее[62].

Но это еще не все. Папа не только непогрешим, но и свят, он сам есть Христос, «скрытый под покровом и продолжающий через посредство человеческого органа свое общественное служение среди людей», – говорит один римский автор[63].

Как следствие, Церковь перестает быть Телом Христовым и становится творением папы: «Все исходит от папы, он и творит Церковь». Папа и есть бог, не связанный никакими законами: ни Божественными, ни человеческими, и эта фраза – не пышная метафора. Орден иезуитов (квинтэссенция латинского духа) строил свою организацию на принципах единоначалия, строгой дисциплины, полного подчинения приказу начальника вне зависимости от того, нравственен приказ или нет. Выясняется, но слишком поздно, что власть земная, которую желают получить, не дается даром: ради нее закладывают душу. Погружаясь в мир, руководимая папством Римская церковь слишком часто забывала о преображении мира, миру же уподобляясь[64].

Церковь Христова, полнота во всем, ограничилась клиром латинского священства, противостоящим мирянину, а возглавляет этот узкий круг «избранных» непосредственно Римский папа. Христос подменился человеком, Божественная Евхаристия заменяется аудиенцией с папой, вера и раскаяние уходят в никуда, и их место занимает слепое подчинение Риму. Для католика спасение вне Рима становится принципиально невозможным. Чтобы спастись, необходимо полностью предать себя в руки «Матери-Церкви», которая, обладая сокровищницей собственных заслуг (но не мирян), будет выступать продавцом спасения. Папу не интересует, верит ли действительно человек в Бога, важно, чтобы он верил в папу, а еще лучше – просто подчинялся ему без лишних слов.

Церковный народ, названный святыми отцами «стражем благочестия», не нужен «новой Церкви», где от христианства со временем остается разве что только название. Искажается сущность Церкви, утрачивает свою полноту и нравственное начало, вследствие чего происходят события, которые невозможно понять двусмысленно. Безнравственной была практика индульгенций – платы за спасение от греха, и эта оценка являлась совершенно очевидной для многих католиков едва ли не со дня первой продажи «божьей благодати».

Например, Майнцский собор 1261 г. не мог даже найти достаточно резкие выражения, чтобы охарактеризовать вред, наносимый продавцами индульгенций, вызывавших всеобщую ненависть[65]. Но тем не менее эта практика продолжалась еще несколько столетий. Аморальным (если здесь вообще употребим столь мягкий термин) было и разделение всех людей на две неравные группы: подпадающих под наказание за отступления от католической веры мирян и пользующихся привилегиями на этот счет клириков.