Царское наследство

Потом мы приступили к обсуждению дела, с которым я и пришла в гости к Доброчинскому. Он очень внимательно меня выслушал, бегло просмотрел распечатанные фотографии, пачку которых я приготовила специально для него и в дальнейшем оставила в доме.

– То есть ни с кем из русских высокопоставленных чиновников вы проблему пока не обсуждали? – уточнил у меня Борис Сигизмундович.

– Нет. Вначале мне хотелось поговорить с вами. Вы же понимаете, что, если не согласитесь участвовать в проекте, я обращусь к кому-то еще. Но я посчитала вариант с вашим участием самым перспективным – для всех заинтересованных сторон.

Доброчинский хмыкнул. Он сидел в задумчивости, глаза напоминали работающий компьютер – в них в эти минуты явно просчитывались все возможные варианты развития событий лично для него.

– Пятьдесят миллионов долларов – многовато, – наконец выдал он. – И в любом случае стопроцентной гарантии не будет. Как скоро я должен дать вам ответ?

– Чем раньше, тем лучше.

* * *

Борис Сигизмундович позвонил через два дня и сделал мне встречное предложение. Для оплаты коллекции мне придется искать кого-то другого, он же за свое возвращение в Россию готов пожертвовать государству Российская Федерация девять серебряных ведер, которые должны быть также выставлены в Эрмитаже вместе с коллекцией Ричарда – и, естественно, с табличкой, оповещающей граждан о том, что дар сделал Борис Сигизмундович, патриот России, много лет проживший в изгнании.

– А вам не кажется, что ведра и кресты – это несколько разные вещи? И они не очень согласуются друг с другом?

– Бонни, вы не знаете, о каких ведрах идет речь.

Я попросила объяснить, потому что в самом деле даже предположить не могла, какие ведра, пусть и серебряные, могут иметь такую большую ценность.

Оказалось, что это ведра времен Ивана Грозного, то есть примерно того же периода, что и кресты. Они использовались на царских пирах. Обычно на царском пиру было девять подач – три подачи вин, три – красных медов и три – белых медов. Целью было напоить гостей допьяна. Комплект из девяти ведер, конечно, не содержимое крестовой, но тоже имеет историческую ценность. Экскурсоводы перед ними смогут рассказывать об организации царских пиров. Может, в современной России кто-то организует производство подобных ведер и гостям будут наливать не из бутылки, не из штофчика, а из ведра. Многим русским гражданам должно понравиться. Доброчинский предложил мне поспрашивать граждан на улицах Санкт-Петербурга, а потом опубликовать ответы в «Зарубежном репортере».

– Я могу спросить, откуда у вас эти ведра?

– Купил по случаю, – ответил Доброчинский.

«Валялись в кладовке за ненадобностью, а теперь патриот России о них вспомнил», – подумала я.

Борис Сигизмундович добавил, что также готов организовать доставку крестов и ведер в Россию – вместе с собственной персоной. Все организационные расходы он возьмет на себя.

Это было уже конкретное предложение, с которым я могла обращаться к русским чиновникам.

* * *

Следующим этапом моей работы был выход на высокопоставленных русских чиновников. Среди моих знакомых есть русские нефтяные короли, к которым я и обратилась.

Первым в моем списке был Павел Прокофьевич Криворогов, отец моей русской подруги Аньки, с которой мы вместе учились в элитной швейцарской школе для девочек. Павел Прокофьевич много раз меня консультировал, всегда готов ответить на вопросы по России и русским, и я всегда в Петербурге останавливаюсь в его доме.

Анька была старшей и любимой дочерью малого нефтяного короля, который уже успел обзавестись четырнадцатью детьми и был женат пять раз. Анька недавно вышла замуж за журналиста и, по крайней мере, от несчастной любви не страдала, что было для нее обычным делом. Однако страдала от диетической депрессии, хотя ее муж постоянно говорил ей, что любит пухленьких женщин и Ане совершенно не надо худеть. Но Анька все равно продолжала ограничивать себя в еде и из-за этих ограничительных диет пребывала в постоянном стрессе. В общем, Анька боролась с лишним весом, муж боролся с ее диетами. Уже за одно это я готова была его уважать. Может, он на самом деле ее любит и женился не только из-за того, что она дочь Криворогова? Пока я не знала точного ответа на этот вопрос. Хотя ведь одно другому не мешает. Но в этой истории Анька не будет играть никакой роли, поскольку ей сейчас не до приключений. Она наслаждается тихой семейной жизнью[1].

Я позвонила Павлу Прокофьевичу и изложила суть дела. При упоминании фамилии Доброчинского нефтяной король начал посмеиваться. В России многие граждане с интересом ждут, что олигарх-диссидент придумает новенького.

Павел Прокофьевич обещал поговорить со своим шефом, с которым я тоже была знакома, правда, не так хорошо, как с Кривороговым, и не могла запросто набрать номер и изложить проблему.