Царское дело

Во времена Спасителя у иудеев была казнь такая – побитие камнями. До смерти забивали, как Стефана-первомученика. Ему и молился. Ну и – Ей, Покровительнице храма сего, Смоленскому образу Ее. И святому общероссийскому и местному, Иоанну Воину. Ох, как молился, ох как сотрясал, килограмм на пять похудел, будто два вагона разгрузил, и чувствую, что моя молитва ну как бы и ни при чем, как бы и не нужна, хотя... молитва всегда нужна. Как умеешь, но молись... ну вот, чую, что Сама Она решила – не попадут. А те уже почти вплотную к вратам подошли, уж на штукатурке выбоины, что от ваших пуль вокруг Всевидящего Ока, а камни, что на крышу залетели, а таких больше половины, назад не возвращаются, за карнизики-выступчики цепляются, там и остаются. А у тех двоих уже не раж, а вообще что-то непотребное. Все село от мала до велика вокруг столпилось, глазеют, кто ахает, крестится, а у кого в зенках, так же как у тех двоих – давай, давай, ма-зи-ла... А те уже не то, что матерятся, а такое выкрикивают на ходу от бешенства, что никакому писателю не сочинить. Нельзя такого сочинить, прилетает такое непотребство откуда-то, да ясно откуда...

А я вконец успокоился и на лавочку присел, вот на эту самую, что сейчас насупротив вас сижу. И та лавочка, на которой вы сидите, тоже как была, так и осталась. Ну а один из тех двоих, богатырь из богатырей, ни до, ни после не видал таких, кулаки, что ведра, как вдруг заорет в толпу: “А ну, давай подноси камни! Чтоб каждый по десятку принес! И сами – огонь по иконе! Всем кидать!..”

“Э, – говорю, – мы так не договаривались”, а у самого спокойствие еще успокойнее, хоть со всего света собирайте метателей, не попадете. И давно не молюсь уже, сил нет, гляжу только.

А глядеть было на что. Точно знаю теперь, что кроме меня никто такого зрелища не видал. Кидатели, те ничего видеть не могли, кидатели кидали. Представляете, стоит 200 человек в десяти шагах от иконы Владычицы, от Царицы Небесной, и каждый каждую секунду в Нее по камню. Куды там пулемету, любой пулемет закидали бы кидатели. Ну, понятно, кто как кидает: кто нарочно мимо, а кто и целится. Ну а как этот, кулаковедровый, обернется, да рыкнет на толпу, тут уж все они прицельно кидают. А половина камней так и осталась на крыше. Не убирал и не буду. Пусть ходят наши и – помнят.

– И что, так и не попали? – спросил тот, кто постарше, нервно закуривая.

– Странный вопрос, конечно нет. Раз сама Царица Небесная решила, кто ж может попасть? Потом, вот сейчас, война уже шла, под Москвой фронт был, когда исповедовал наших, у каждого спрашивал, кто тогда как кидал. Эх, грехи наши тяжкие... Каждый хоть один раз, а прицельно кидал, целился, значит. Кто просто из интересу: неужто не попаду? А кто от страху, когда этот, кулаковедровый, рыкал, приказывал.

– И правильно делали! – сказал тот, кто помоложе. – Приказ надо выполнять. А то какая-то Царица Небесная – чует он – ре-ши-ла...

– А может ты заливаешь, что не попали, столько лет прошло, поди проверь теперь.

– Не заливаю. О таких чудесах заливать – себе за шиворот кислоту заливать. А проверить проще простого. Вон целое село очевидцев-кидателей. Да и на саму икону глянь – она ж бумажненькая, хоть раз бы кто попал, не было б ее. Ты глянь на булыжники, что на крыше. Тот кукаковедровый таким булыжником танк прошибет. А образ сей с тех пор для нас чудотворный, хоть и бумажненький. Себя в обиду не дала, так знать и нас сирых по молитве нашей обиду не даст. И храм этот будет стоять как стоит пока мы молимся, это я теперь точно знаю.

– А вот если я сейчас из пистолета по твоей бумажненькой, как думаешь, промахнусь? Отклонит пулю твоя молитва? – и тот, кто помоложе, стал расстегивать кобуру.

– Остынь, я сказал, – тот, кто постарше, и потянул было руку урезонить напарника, но рука его была резко отброшена, а пистолет вынут.

– Нет, ты не промахнешься, – сказал допрашиваемый. Очень спокойно почему-то сказал, хотя рука с пистолетом явно не шутила и к спокойствию не располагала. – С тобой будет по-другому. Я тебе сейчас или руки обломаю, и пистолет отниму, или пулю от тебя приму. Но целиться в икону будешь только через меня. Пресвятая Богородица, иерей-мученик Кузя, дайте силы вынести все, что предстоит и не предать.

Серьезно воспринял ситуацию тот, кто помоложе, но жесткие пальцы того, кто постарше, уже держали руку с пистолетом:

– Остывай, остывай. Стрельба сегодня не предусмотрена, потом не отбояримся. Спокойно, клади пистолет назад, вот та-ак. Раньше не перестреляли всех их, вместе с ихними бумажненькими. Дождались приказа: храмы, противником открытые, не закрывать – локти кусай, а терпи.