Царское дело

Интересно бы глянуть, как они глядятся – 33 тысячи бриллиантов в одной куче. Ну, страна; ну, люди, такое богатство по церквям впустую, пропадало... Что т-такое, опять этот хохот мерзкий... И голова опять... Туман и боль, рычать хочется... Да, надо рычать, рычать! Рычание боль успокаивает. Опять Николашкины глаза преступают... нет! Не хочу!.. Вон!!...

Да-да, это и вам, Лев Давидыч. Все уйдите. Никогда не надо, един всегда был, един и сейчас. Что вдруг так тело заколотило? Да кто ж это так ржет-хохочет?.. Весь мир у ног. Где он?.. Что там, за окном? Стена чего-то белого стоит-падает. Чего – белого? Опять гаснет...

Не – е – е – т!!!...

Ну и ну, бери меня, морда рогатая, сволочь хохочущая, все бери, только это отдай, ну как же его... Инесса, ну сделай что-нибудь, ведь так больно! Гаснущий навсегда мир вертелся, корчился химерами, не имеющими названия и содрогался, рассыпаясь, от гадкого, все заполняющего хохота.

За окном тихо падал снег.

Джой и джемми

- Джемка, за что меня вздул мой хозяин, мой любимчик?.. Р-р-ы-ы! - обидно.

Джемка, тупоносенькая, лохматенькая собачка удивленно-возмущенно проурчала:

- Вздул?! Это ты называешь вздул? Всего лишь цыкнул слегка, да и то потом погладил. Ты же воем своим всех доконал! Даже меня, т-тяф! В моей-то собачьей душе тошно, чего же про людей говорить, тем более про таких, как наши хозяева. Воешь, понимаешь, как русский дикий волк в лесу, а ты как-никак английский спаниель в русском дворце!

- А от того и вою, Джемка, что, как ты изволила заметить, душе собачьей тошно - твоей от моего воя, а моей от того, что перестал чувствовать присутствие в жизни одного человека, считай, второго хозяина, хоть и редко его видел. Нет его больше. От того и вою.

- А, а как ты это чувствуешь? А, носом, ну да ты же охотник.

- Нет, милая ты моя декоративная японочка, не носом, носом, хоть и охотничьим, тут ничего не учуешь. - И спаниель лизнул ее декоративное тупоносие. Джемка благодарно тявкнула - сам не знаю, будто вдруг пустота образовалась в душе собачьей, а заполнить ее, кроме воя, нечем. И сам не хочу, да само воется.

Вбежал хозяин в своей парадной матроске, сосредоточенный, озабоченный и с большой коробкой в руке.

- Ну, куда ж они все подевались, а Джойка? Ну, перестал наконец выть?

- Ы-ы-у-ооо!

- Опять?! Опять вздуть?!

-У-ы-ы-ы, не надо...

- Ну, что с тобой, Джоечка?

- У-у-ы-а-а...

- Еще ведь в вагоне начал выть...

- У-ы-ы... р-раньше...

А ведь действительно раньше. Ни с того ни с сего вдруг завыл, когда папа внезапно решил покинуть ставку и велел ему без объяснения причин собраться в течение часа. И даже Военный совет прервал. Ефрейтор не спрашивает у Верховного Главнокомандующего о причине неожиданных приказов. Хоть и очень не хотелось уезжать из ставки, но приказ есть приказ.

А когда пришел в комнату, в которой жил вместе с Папой собирать свой нехитрый скарб, тут Джой и завыл.

И вообще с того момента все кругом стало как-то не так, даже здесь во дворце, хотя здесь всегда было "так" и по другому и быть не могло, тут всегда царила радость, ибо тут царила дорогая Мама. А там, где она, там любая печаль в радость обращается. Так он чувствовал всегда сам и уверен был, что и другие должны были чувствовать так же. И его учила: в любом плохом ищи хорошее, оно всегда есть, плохое надо искать только в себе.

Много хорошего было и во внезапном отъезде с фронта. Первое и главное - встреча с Мама, второе - как раз поспевают к Настиным именинам - ко дню Анастасии Узорешительницы; всей семьей с Настей во главе пойдем в Кресты подарки арестантам раздавать. А подарки - плод их семейного рукоделия: большая раскрашенная коробка (клеили Мама с Татьяной, а раскрашивали все), а в коробке икона и серебряный образок Анастасии Узорешительницы на серебряной цепочке, а также платки носовые с цветной вышивкой и вязаные шерстяные напульсники - весьма полезная вещь при русской зиме. И большой куль с печеным, выпекали все девочки во главе с Мама. И на каждом изделии фирменное клеймо - О.Т.М.А - Ольга, Татьяна, Мария, Анастасия. А он самолично, с веселого согласия Мама, приставку придумал и на этих подарках фирменное клеймо выглядит теперь так: О.Т.М.А. + два А (Алексей, Александра). Об этом просил ее телеграммой из ставки и женский семейный совет просьбу удовлетворил. Сначала хотел облечь просьбу в шутливо приказную форму, но Папа не велел и очень серьезно сказал:

- Шутка и приказ между собой несовместимы, тем более из твоих уст и из твоих рук.

- Но ведь это вроде игры...

- Нет, - очень жестко перебил Папа, - когда ты на фронте, игры кончаются, даже твои занятия с оловянными солдатиками это не игры, а - учеба, маневры на макетах. А издавать приказы ты, как ефрейтор, без моего согласия не имеешь права. А я не согласен.

И хоть бы улыбнулся всегдашней своей улыбкой. Все так серьезно... Все-таки очень не хотелось уезжать с фронта. И прощание у вагона с генералитетом было каким-то тягостным, а Могилевский владыка, покачивая головой, произнес совсем уже непонятное:

- Вот несчастье-то...