Царское дело

Они все вышли из горницы, за ними ляпнула дверь. Потом их шаги простучали по лестнице, проскрипели по двору и стихли. Маркел перевернулся на бок и сел, прислонившись спиной к лавке. Правая рука была как неживая. Как же я теперь нож возьму, в сердцах подумал Маркел, а если и возьму, то разве в кого пырну? Да только если в спящего, а это великий грех. Подумав так, Маркел повернул голову к иконам и прочитал про себя Отче наш. Лампадка возле Спаса дрогнула. Тогда Маркел еще раз прочитал, но теперь уже вслух. Руке стало легче, он ее немного поднял и даже кое-как перекрестился. Вот так, подумал он и улыбнулся, Господь помог, еще раза три прочту, и рука совсем поправится, и можно будет и за…

Тьфу, тут же подумал он, при чем здесь нож? И сразу еще: а где дядя Трофим? А кто Гришу удавил? А зачем дяде Трофиму царский волос с царским ногтем? Да если про это узнают и возьмут с поличным, то тут будет уже не дыба и не кол, а сожгут, к едрене матери, и пепел по ветру развеют, и душу… как это Филипп говорил, в чем утопят? Подумав так, Маркел недобро усмехнулся.

И тут раздался стук во входную дверь. Стучали условным стуком, дядя Трофим так стучал, когда они шли в царский дворец… И это значит, он опять стучит! Значит, уже вернулся! Маркел радостно сказал:

— Входи!

Раскрылась дверь, и в горницу вошла дяди Трофимова соседка! Она была одета по-домашнему, без шубы. Вид у нее был очень строгий. А, вот оно что, сразу же подумал Маркел, тоже стал серьезным и сказал:

— Что, опять громко орали?

— Громко не громко, — сказала соседка, — а Нюську крепко напугали. Прямо дрожит вся.

— Винюсь, — сказал Маркел.

Соседка кивнула головой, еще немного помолчала, осмотрелась и сказала:

— А где Трофим Порфирьевич?

Маркел посмотрел на нее и вдруг почему-то подумал, что она имеет право про такое спрашивать. Может, у нее с дядей Трофимом… Мало ли! И Маркел сказал сердито:

— Ушел дядя Трофим. По делу.

— Какой он тебе дядя? — сказала соседка.

— Какой, какой! — еще сердитей ответил Маркел. — Какой надо, вот какой!

— Куда он пошел, знаешь? — спросила соседка.

— Знаю, — ответил Маркел.

— А этим сказал?

— А ты что, не слышала?!

Соседка усмехнулась и сказала:

— Слышала. Но еще раз спросить не грех.

Маркел молчал. Все у него болело, было гадко. Маркел приложил руку к щеке, прощупал зубы. После провел рукой под носом, там было много крови, но уже запекшейся.

— Дурень! — сказала соседка. — Ты что, кочерги не видел? Я кочергу возле двери поставила.

— Что кочерга? — спросил Маркел.

— А Трофим тебе про кочергу не говорил?

Маркел мотнул головой. Соседка сказала:

— И он тоже дурень. Надо же было сказать, что если у Параски кочерга, то берегись.

— А тебя Параской звать? — спросил Маркел.

— Можно и так, — ответила соседка. — Но не всем.

И усмехнулась. Маркелу сразу стало жарко! А она еще сильнее усмехнулась и продолжила:

— Но не про это сейчас разговор, а я еще раз говорю: у меня с твоим дядей Трофимом был уговор, что, если к нему кто залез, я выставляю кочергу. И он ее тогда берет. А ты, дурень, прошел мимо!

Маркела взяла злость, и он сказал:

— Дурень, дурень! Кочерга! Раньше надо было про нее рассказывать, а не сейчас!

— А ты не ори на меня! — тут же сказала Параска. — Орал бы на него! Это его промашка!

— А он откуда знал? — тоже громко ответил Маркел. — Он на воротах спрашивал, ему сказали, что все тихо. И он сказал: иди, и я скоро тоже подойду. Развернулся и ушел. А я пришел сюда, и мне вот что было! Через твою кочергу.

Параска при таких словах вся сразу очень сильно покраснела, уперла руки в боки, сверкнула глазами… Но так ничего и не сказав, развернулась и ушла. За ней дверь тоже очень громко ляпнула. Маркел крепко сжал губы и подумал: ух, какие в Москве люди злые! И так и остался сидеть, привалившись спиной к лавке. Потому что сил подняться у него все еще не было. Эх, с грустью подумал Маркел, лучше был он сюда не ездил, а сидел бы у себя в Рославле. Даже не столько сидел, сколько полеживал, потому что ну какие там дела? Одно безделье. И он, бывало, по неделе на службу не хаживал, а если вдруг его туда и призывали, то ради чего? То кто-то кому-то глаз подобьет, то у кого-то поросенка украдут, то еще какая-нибудь мелочь. А тут сразу царя отравили! А что?! Ведь именно так дядя Трофим думает, иначе зачем ему стали бы нужны царев волос с царевым же ногтем? А так он их сейчас взял и пошел, понятное дело, что к ворожее какой-нибудь и там у нее теперь спросит, отчего умер тот, чей это волос. Ворожея выложит волос на стол, на блюдечко, и начнет над ним, нашептывать, глаза закрывать, огонь воскуривать, а дядя Трофим жадно спрашивать… И тут вдруг стук в дверь! Она сразу с петель! Врываются стрельцы, хватают ворожею, и дядю Трофима, и волос и тащат их в Земский приказ! Или куда еще? И там на дыбу! Но дядя Трофим молчит! А ворожея, не стерпев, начинает орать: я ничего не знаю, это он меня заставил, это он принес мне этот чертов волос! Как это, спрашивают, чертов?! Ты какие ковы на царя возводишь?! Как, она кричит…