Царское дело

Он протянул к рублевику руку и раскрыл было ладонь, дабы принять в нее кредитный билет и немедля реализовать его в ближайшей пивной, однако строгий голос судебного следователя остановил его:

– Э не-ет, братец. Ты не ответил еще на мой вопрос…

– Какой же? – поднял на Воловцова молящий взор дворник Федор.

– Что у тебя спрашивали тогда, вечером пятнадцатого декабря прошлого года, когда произошло убиение в квартире Кара?

– Ну, разное… – пробормотал Федор, уже не могущий ни о чем ином думать, кроме рубля, который держал перед его носом Воловцов.

– Конкретнее! – строго произнес Иван Федорович.

– Чаво? – не понял дворник.

– Послушай, дядя, – поморщился Воловцов, но все же приблизил свое лицо к дворницкой физиономии, – пока ты мне не скажешь, кто и о чем тебя допрашивал тогда, когда все это случилось, никакого рубля для опохмелки тебе не видать, как и новой лопаты под Рождество Христово. Понимаешь меня, дядя?

Дворник Федор энергично кивнул, потом судорожно сглотнул, и на его лицо легла тень тяжелой думы. Надлежало взять себя в руки хотя бы на несколько минут, что было весьма непросто. Бывают состояния, милостивые государи, когда для взятия себя в руки требуется полнейшая концентрация всех физических, душевных и умственных сил. После невероятных усилий и мобилизации всей силы воли – следует признать, немалой – на дворника Федора снизошло озарение…

– Вспомнил, мил-человек, вспомнил! – едва не заорал он, глядя на судебного следователя ясным взором. Такие выразительные глаза бывают только у молодых людей, по уши влюбленных, предложивших предмету своего обожания отдохнуть вместе на кровати (или диване), так, чисто по-дружески, и получивших в ответ милостивое: «Пожалуй, если только самую малость и без всяких там глупостей».

– Ну, так говори! – поторопил дворника Иван Федорович.

– Меня допрашивал сам начальник сыскного отделения его высокоблагородие господин Лебедев!

– И о чем же он тебя спрашивал? – продолжал наседать на Федора Воловцов.

– Он спрашивал меня о колуне!

– Каком колуне? – потребовал уточнения Воловцов, достав памятную книжку и быстро что-то записывая в нее.

– Что нашли на кухне в квартире господина Кара прислоненным к ножке стола, – быстро ответил дворник Федор и посмотрел на зажатый в руке судебного следователя рубль.

– И что ты ответил? – продолжал терзать бедного и больного дворника бессердечный и жестокий следователь Воловцов.

– Я ответил, что это мой колун, пропавший с месяц назад, – не сводил взгляда с рубля Федор.

– А как ты признал, что это твой колун?

– Да ты чё? – удивленно посмотрел на судебного следователя дворник Федор. – Нешто я своего колуна не признаю?

«Выходит, я прав, – подумал Воловцов, отдавая наконец дворнику рубль. – Александр Кара готовился к убийству загодя и заранее припрятал колун у себя в комнате. Может, под кроватью или еще где. И в назначенный час просто достал его, чтобы…»

Иван Федорович прислушался, но внутренний оппонент молчал. Это означало лишь одно: он и неведомый человек, живший внутри него, нашли взаимопонимание и вместе топают по верному пути, проложенному следствием.

Из протокола допроса служанки доктора Бородулина Натальи Шевлаковой 21 сентября 1903 года…

«ВОЛОВЦОВ: Расскажите, пожалуйста, о событиях пятнадцатого декабря прошлого года.

ШЕВЛАКОВА (несколько раздраженно): Опять?

ВОЛОВЦОВ (назидательно): Опять, милочка.

ШЕВЛАКОВА: Вы уже третий, кто меня допрашивает, а убивец так и не найден до сих пор.

ВОЛОВЦОВ: Вот потому я и снимаю с вас показания в третий раз, поскольку убийца не найден.

ШЕВЛАКОВА: А что его искать, он ни от кого не прячется…

ВОЛОВЦОВ: Кто не прячется?

ШЕВЛАКОВА: Убивец.

ВОЛОВЦОВ (заинтересованно): Это вы про кого сейчас говорите?

ШЕВЛАКОВА (удивленно): Про Ваньку Гаврилова, конечно же. Это он убил, не иначе.

ВОЛОВЦОВ: Почему вы так думаете?

ШЕВЛАКОВА (с неприязнью): Потому что рожа у него зверская. И взгляд шибко злющий.

ВОЛОВЦОВ (с умешкой): Я знал весьма симпатичного человека, с мягким взором и доброй улыбкой, который зарезал двух человек, а у одного вынул сердце и печень. По его словам, он намеревался их сварить и съесть. Когда он это говорил, взор его излучал доброту и кротость.

ШЕВЛАКОВА (с ужасом): Какие страсти вы говорите!..

ВОЛОВЦОВ: Это я к тому, что зверская рожа и злющий взгляд еще не являются основанием для обвинения человека в убийстве. И вообще в каком-либо преступлении.

ШЕВЛАКОВА (смущенно): Да это я так…

ВОЛОВЦОВ: Я тоже – так… Слушаю вас.

ШЕВЛАКОВА: Я выпроводила одного докучливого старика от доктора, проводила его до парадной и закрыла двери на крюк. Поднялась в квартиру и пошла на кухню…

ВОЛОВЦОВ: Времени было, как вы показывали на первом допросе, половина девятого вечера…

ШЕВЛАКОВА: Да, половина девятого. Когда входила на кухню, услышала топот шагов…

ВОЛОВЦОВ: Вот здесь подробнее, пожалуйста…