Царский витязь. Том 2

Рёву уходящей воды отозвался живой крик, полный скорби, ярости и отчаяния. Будто сорвавшись с падшего гребня, над полем мелькнула крылатая огненная стрела. Вихрь из-под мощных крыльев сдул Ильгру, почти догнавшую Ялмака. Витяжница с оскорблённым воплем закувыркалась по снегу – и увидела, как ноги вражьего воеводы, затеяв очередной бегущий шаг, не вернулись на землю. Тяжесть взрослого человека, тем паче огромного воина с оружием и бронёй, запредельна для симурана, но Рыжик в своём исступлении не заметил её. Страшные челюсти сгребли голову Лишень-Раза, чтобы как следует трепануть уже в воздухе. Что ему железная скорлупа и хватающие, бьющие руки? Кровь ударила во все стороны, безголовое тело, свалившись, нелепо раскинулось, плеща тёмными струями. Никто так и не спустил тетивы. Рыжик выплюнул смятый, неузнаваемый череп со слипшимся хвостом бороды. Развернулся на кончике крыла, прянул к Светелу.

Брат Аодх лежал, запрокинув голову, сломанный, неподвижный, его огонёк затухал, кругом тела расплывалось пятно…

…Какие-то люди кольцом! Рыжик не хотел никого подпускать, он кричал, вертелся над Светелом, бешено лязгал зубами. Раздавались голоса, лишённые смысла, Рыжик знал только: брат умирал, стало быть, и в его жизни есть место лишь последнему бою. Но потом приблизилась… та, белая. Принесла запах Аодха. Она не умела говорить, как Аодх, и всё же её речь имела значение. Белая двуногая сука, понимавшая брата, бесстрашно обняла симурана, заставила смириться, уступить людям заботу.

Сильные руки торопливо перевернули Светела, сняли ремень, остатки гусельного чехла, обязи с ножнами. Стащили окровавленный кожух, завернули кольчугу. Рыжик плакал в голос, тянулся своим огнём к его огоньку. «Не уходи на ту сторону неба, брат. Не время. Не уходи…»

Чёрное пёрышко

Тихо, медленно падали крупные хлопья. Хотён и Шагала стояли в седловине раската. Разглядывали корявый ствол, по которому так удобно было влезать на первые ветки. Бугристая кора, захватанная липкими пятернями. Покрытые белым пухом верёвочные витки. Нетронутый узел. Короткий размочаленный хвостик.

И всё.

Обрывок верёвки Шагала изучил просто так и на свет. Понюхал. Даже лизнул.

– Зверьё, – согласился Хотён. – Волки.

– А ступень где?

– Сдуло. Шурга после оттепели прошла, ледяной крупой исхлестала. Даже наших не видать, волчьих подавно.

Шагала разогнулся, поднял голову.

– Лихарю что скажем?

Для погибшего учителя готовили костёр, какого Великий Погреб доселе не знал. Дровяницы были в самом разгаре, когда Лихарь послал за телом казнённого. Надумал метнуть под ноги Ветру. Какое ни есть, хоть погрызенное лисами-горностаями. Жаль, уже мёртвое.

– Лихарю что скажем? – повторил Шагала. – Ни клочка, ни волоска, следов не сыскали, ведать не ведаем?.. То-то похвалит.

У святого костра Лихарь сложит с себя многолетнее достоинство стеня. Отдаст Хотёну. Сам поднимется новым источником. Хотён мысленно примеривался… не получалось. Перемены казались ненастоящими. Неправильными. Вся крепость хотела проснуться – и чтобы стало по-прежнему. Только не станет. Обласканные Царицей уходят без оглядки, оставляя живым земные дела. Пройдёт время, Лихаря начнут звать учителем. Покамест – язык во рту застревал.

– Дальше пройти надо, – решил Хотён. – Может, хоть косточку обглоданную найдём.

Возвращаться к Лихарю с пустыми руками было боязно. Два тайных воина вытащили полупустые санки на взгорок. Здесь буря не таким деруном прошлась по дороге. Они вновь поискали волчьих следов и вновь не нашли. Зато бросились в глаза отметины злополучной погони, зачёркнутые полозновицей собачьей нарты, ступенями четырёх человек.

– Непогодье проехал, – определил Шагала. – С сыном… с девкой…

– Ещё Галуха при нём, – добавил Хотён. – Я эти чунки сам ему дал.

Мораничи переглянулись, думая об одном.

– За море собрался.

– Доли наискивать.

Помолчали.

– В дальнем пути всякий оберег гож…

Особенно столь могущественный: верёвка казнённого. Тайные воины снова переглянулись. Помолчали ещё.

– Зол Непогодье. Решился напоследок Владычицу оскорбить?

– Вряд ли. За сына бы убоялся. Мы ведь и догнать можем.

– Если всё же он, падаль где?

Целик вдоль дороги лежал ненарушенный. Ни тяжёлым падением, ни шагом под увесистой ношей.

– Глянь-ка, полозновица не глубже ли стала?

– Разбери её теперь. Если б сразу…

– Нужно до развилки пройти. Если влево свернул, по нашей стезе, значит, мог в овраг скинуть. В бездну.

До росстаней, где накатанная лыжница покидала старый шегардайский большак, было около двух вёрст. Молодые мораничи здесь бегали сотни раз. Знали каждое дерево. Хотён всё равно смотрел как впервые. Вот этой тропкой в ночи уходил Ворон. На одной ноге. С порванным сухожилием. А не случись того удара в пяту…

«Да ну. Я что, жалею о нём?..»

На развилке санный след ушёл вправо без остановки. И лыжи, что сопровождали его, все пробежали туда же. Ни одни с дороги не отлучались. Кто-то из мужчин задержался справить нужду, но и только.

– Спешил Непогодье.

– Ещё бы. Нынешний поезд, сказывают, Царская дружина ведёт.

Шагала предложил:

– А сходим всё же к оврагу. Мало ли.