Читаем Царский угодник полностью

– Хоть и не положено это, но, понимая щекотливость происходящего, покажу вам апартаменты Григория Ефимовича. – Секридов попятился назад, видя, как наливаются свинцовой злостью глаза гостей: если в них не стравить давление, они и сами взорвутся, и квартиру всю разнесут. – Пожалуйте! Разденьтесь только, в квартире жарко. Да и в шубах неудобно…

Секридов ловко, будто всю жизнь занимался этим, принял от сердитых господ шубы и шапки, определил на вешалку. Поинтересовался невинно:

– Может, чайком побаловаться желаете?

– А ну, кончай пыль из подушек выбивать! – вскипел поставщик оружия. – Если найдем здесь кого-нибудь из своих лярв – дырка в черепе обеспечена и тебе и Гришке.

– Договорились! – соглашаясь с таким условием, скромно потупил глаза опытный филер.

Женщин в квартире не оказалось. Ни одной. Молчун Терентьев был расторопным человеком, успел их прямо в ночных рубашках спустить по лестнице черного хода вниз. Хорошо, что пальто их и шубы висели не в прихожей, а на другой вешалке, если бы рогоносцы увидели их в прихожей – без стрельбы не обошлось бы. Гости заглянули даже в спальню «старца».

Распутин лежал ни жив ни мертв. Надвинув на голову подушку, он тихо всхрапывал, делая вид, что погружен в глубокий сон.

Когда гости ушли, Распутин появился в прихожей, бледный, с отечными потемневшими глазами и мокрой, нехорошо подрагивающей бородой, спросил шепотом:

– Ушли?

– Так точно! – коротко отозвался Секридов.

– Хорошо, что я вас, филеров, в дом догадался пустить, – сипло пробормотал Распутин, – это мне Бог повелел…

О Белецком он уже забыл. Секридов деликатно похмыкал в кулак. Распутин перекрестился в угол:

– Вот страхи-то Господни, а! Молиться сегодня буду, грехи свои замаливать… Никуда не пойду!

Хватило его ненадолго. Испуг прошел, и Распутин поехал в любимую «Виллу Роде» пить водку из кофейника и мадеру из двухлитрового чайника, прямо из носика – очень ему понравилось пить мадеру из носика…

– Не надо чикаться со стаканом, – говорил он, – продукт, нигде не задерживаясь, оказывается прямо в организьме. – То, как он произносил слово «организм», вызывало у всех улыбку.

Инженер Гейн, а по некоторым документам – Гейне, что давало инженеру возможность говорить о своем родстве с гениальным поэтом, Распутину не понравился: слишком вертляв, мокрогуб, быстроглаз, длинный нос имеет цвет свеклы – это единственное, что приглянулось в инженере «старцу», поскольку Распутин и сам был носат. Он хотел выругаться, но, глянув на нос Гейна, ругаться не стал, лишь вытянул ноги в мягких, на рубиновой байковой подкладке, лаковых галошах, пошевелил в них пальцами ног.

– Ну, выкладывай! – Голос Распутина был едок и знающ.

– Отец святой, может, прежде стопочкой угостишь? – неожиданно попросил Гейн.

Распутин вновь глянул на длинный свекольный нос инженера. Усмехнулся.

– Ежели ты чего-нибудь полезное для меня принес – «монополькой» зальешься, До конца жизни не выхлебаешь, столько ее у тебя будет, а ежели…

– Отец святой, ну стопочку… – начал канючить Гейн.

– Что, колосники в печке совсем перегорели? – вспомнил Распутин когда-то услышанную в Москве фразу.

– Нет, не колосники, с колосниками все в порядке, а вот сосуды расширить надо, – с жалобным видом пояснил Гейн, – у меня болезнь сосудов – сужение… Пока не согрею их, не расширю пока – маюсь дикими головными болями. Даже соображать перестаю.

– Ну, милок, – Распутин не выдержал, крякнул, – видал я всяких интеллигентов, но таких…

– Истинную правду говорю, Григорий Ефимович, – сосуды…

Распутин сдвинул под табуретку ноги в лаковых галошах, приподнялся и выкрикнул зычно, так, что в груад у него что-то хрустнуло:

– Дуняха, налей в граненый стакан водки, возьми пару картох, кусок хлеба и принеси сюда!

У инженера красным светом, будто у кролика, зажглись глаза, он глянул в сторону кухни и облизнулся. Дуняшка копалась долго, чем-то громыхала, будто искала водку среди кастрюль, на лбу инженера от нетерпения даже появился пот, рот начал нервно подергиваться.

«Хар-рош, – невольно отметил востроглазый Распутин, – да он, больной совсем. Такого в руках держать очень легко. За стопку водки он продаст кого угодно – и мать с отцом, и царя с царицкою. Мда-а-а». Наконец Дуняшка принесла стакан водки, наполненный до краев, неочищенную картофелину и кусок огурца – набор немного не тот, что заказал Распутин, но «старец» придираться к «племяшке» не стал, вяло махнул рукой и показал глазами на инженера:

– Ему вот. Не пьет человек, а лечится.

Гейн подхватил дрожащей рукой стакан, стремительно поднес ко рту, выпил жадно, в несколько крупных гулких глотков, лицо у него быстро расслабилось, стало спокойным, довольным, он стряхнул себе в рот остатки водки – несколько капель, – и облегченно вздохнул:

– У-уф, Григорий Ефимович! Вы спасли меня!

– Закусывай! Вот племяшка тебе специально картоху с огурцом принесла.

– Закуска – дело десятое, Григорий Ефимович! Главное – расширить сосуды. А это без лекарства невозможно.

Когда Дуняшка убежала, Распутин перевел взгляд на Си-мановича, до сих пор не проронившего ни слова.

– Ну?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза