Царский угодник. Распутин

   — Ну!

   — Молись, молись! Его скоро на виселицу поведут.

   — Окстись! За что?

   — Аль не знаешь?

   — Его что, поймали?

   — Два дня, как уже словили!

   — Ах-ха! — Бабка в ужасе вскинула накрахмаленные юбки и чуть не повалилась на пол.

   — Повесят, бабка, это уже решено! Один вопрос только открытый остался: за ноги или за шею?

   — Ах-ха! — У старухи Никитиной перехватило дыхание. Народ, собравшийся в церкви, заволновался — в собор словно ветер ворвался; сообщение, принесённое вислоусым одесситом, повергло богомольцев в уныние.

А Илиодор, оказывается...

«Я убежал за границу, — сообщал Илиодор, — сейчас живу в столице Норвегии Христиании, в гостинице «Internationale».

Далее Илиодор признавался: «Скажу откровенно, что к покушению на убийство «старца» Распутина я совершенно не причастен.

Одно время мне было даже известно, в какой форме мои почитатели хотели наказать этого гада: именно они собирались просто-напросто отрезать у «старца» детородный член, отрезать за то, что «старец» кощунственно проповедовал и проповедует, что он-де своим членом снимает у женщин блудные страсти и изгоняет у них блудных бесов. Собирались, но не сделали потому, что их намерения открыл «старцу» некий предатель-бродяга И. Синицын; недавно, как бы в наказание за это, он отравился тухлой рыбой.

Кощунственное и отвратительное учение о снятии с женщин блудных страстей через плотское совокупление «старец» неоднократно приводил в дело, что доподлинно известно мне, и с моих слов, а может быть, и со слов других, и притом пострадавших от старческих ухищрений, известно было и многим моим почитателям».

Я представляю, как это покоробило редактора «Волго-Донского края» — газеты той поры были целомудренными, и напечатать слово «член» было так же неприлично и кощунственно, как и громко выругаться матом на званом балу, в присутствии света и государя. Как ёжился редактор и втягивал голову в плечи, подслеповато щурился и промокал платком глаза — всё это было, было! — сомневался в публикации и подсчитывал собственные капиталы на тот случай, если придётся уйти со службы, — хватит ли денег на жизнь?

Это была задача не только для трусоватого редактора «Волго-Донского края», которого мог съесть даже попечитель городской гимназии, это была задача для редактора крупной газеты — столичной либо московской. Трудно было решиться на такую публикацию, и я не знаю, решился редактор или нет — во всяком случае эту статью в «Волго-Донском крае» я не нашёл.

Далее Илиодор завёл речь о Феонии Гусевой. «Я давно видел Гусеву, кажется, что ещё в прошлом году, в октябре месяце. О том, что она могла наказать Гришку и наказала изрядным образом, я ничего не знал, не мог предполагать.

Ф. К. Гусева как истинный герой, вполне самостоятельно, без всякого науськивания с моей или с чьей бы то ни было стороны решилась сделать то, о чём мечтала и что в глубине души собиралась сделать.

Она дала Гришке решку. Она хотя и не убила его — это к лучшему, которое откроется после, — но она своим делом обратила внимание России и всего цивилизованного мира на эту грязную, чёрную, но великую историческую личность. Великой исторической личностью считаю Гришку не я один, но такие авторитеты мыслящего мира, как писатели Пругавин, Чириков, Горький[25]. Я об этом с ними недавно обстоятельно беседовал».

Далее Илиодор оправдывал Феонию, более того — благословлял, говоря, что покушение на Распутина — вещь не уголовная, она — совершенно иного толка, это поступок — нравственный, дело это правое. Илиодор в послании специально подчёркивал, что готовит Феонии в защитники лучшего в России адвоката — об этом он уже договорился с «одним славным русским писателем» и не только со «славным русским...» — Илиодор был уверен, что его поддержат в России многие: не должен царём командовать мужик, не должен навоз решать, быть войне или не быть, закрыть медные шахты на Урале или, напротив, ткнуть в них пальцем, нажать на рычаги и увеличить выработки втрое, не должен раб советовать, как есть лягушек и устриц аристократу, и сам он не должен есть лягушек — царю царёво, а мужику мужиково.

Илиодор завидовал Распутину. До стона, до слёз, до крика. Не было бы Распутина — Илиодору жилось бы лучше.

Говоря о причинах, которые заставили его броситься в бега, Илиодор написал, что первым толчком было вручение ему обвинительного акта. «По этому акту я предавался суду Новочеркасской судебной палаты, как погрешивший по 73-й статье Уголовного уложения (кощунство), по 74-й статье (богохульство), по 103-й статье (произнесение оскорбительных о Государе Императоре и Особах Царского Дома выражений с целью возбудить к ним неуважение среди служащих), и с угрозой предать меня суду по 102-й статье за образование преступного сообщества, поставившего себе целью учинение террористических актов».