Царский каприз

— Вы не поняли меня!.. Мне никакого отчета, равно как никаких денег не нужно от вас. Если у вас есть что-нибудь, принадлежащее мне, в чем вы не имеете особенно настоятельной надобности, то я укажу вам лицо, которому вы можете вручить все это. Что касается меня, то мне не до того… Да я, быть может, и не останусь в Петербурге. Я еще ничего окончательно не решила, но жизнь в этой холодной столице, в этом холодном городе, где нет ни солнца, ни людей, ни жалости, ни чести, в этом городе, где все таксируется и все продается, — мне не под силу!..

Александр Михайлович молча сидел, потупив взор и неловко перебирая в руках пышный султан своей форменной каски.

Софья Карловна подняла голову и прямо, в упор взглянула на него, причем произнесла:

— Мы с вами видимся, вероятно, в последний раз, Александр Михайлович! Мы расстанемся навсегда, но, прежде чем навеки проститься с вами, позвольте мне сделать вам вопрос. Вы согласны?

Он ответил молчаливым наклонением головы.

— Прежде чем формулировать свой вопрос я обращусь к вам с последней и убедительной просьбой. Во имя всего прошлого, во имя тех минут полного счастья, какие я знала подле вас, и тех, какие я могла дать вам; во имя той горячей, беспредельной любви, какою я любила вас; во имя всей моей загубленной жизни и холодной, сиротливой могилки нашего сына, дайте мне слово, что вы ответите совершенно прямо и откровенно!

— Я даю вам это слово, княгиня! — твердо ответил Бетанкур.

— Благодарю вас! Я в свою очередь даю вам слово, что все, что вы скажете мне, навсегда останется тайной между нами.

— Я слушаю вас, княгиня!..

— Скажите мне, Александр Михайлович, но — умоляю вас! — прямо и откровенно скажите: эта неожиданная для меня разлука, ваше равнодушие… ваша измена… то равнодушие, с каким вы встретили весть о кончине вашего ребенка, — все это было продиктовано вам? Вы не по своему личному побуждению следовали, когда разбивали всю мою жизнь, втаптывали в грязь и мое самолюбие, и мое сердце?

— Мне трудно ответить вам на это, княгиня!.. Да, если вы хотите, то я не совсем самостоятельно действовал и многим готов был бы пожертвовать для того, чтобы сбросить со своих плеч эту роль.

— Многим… но не всем?

— Да, не всем! — твердо и прямо ответил Бетанкур.

— Своим служебным положением и дорогими вам аксельбантами, например, вы не пожертвовали бы? — иронически спросила княгиня.

— Нет, княгиня, ими я не пожертвовал бы! — поднимая голову и в упор взглядывая на Софью Карловну, произнес Бетанкур.

— И… за то, чтобы вы разбили чужую жизнь и чужое сердце, вам дорого было заплачено? — дрогнувшим голосом спросила Софья Карловна. — Сколько сребреников было уплачено вам?

— Я не понимаю вас, княгиня!..

— Ах, Боже мой!.. Чего тут не понять? Это еще от Иуды-предателя ведется; ведь им была оценена и продана драгоценнейшая жизнь!..

— Это уже оскорбление, княгиня Софья Карловна, а оскорбления я даже от вас выносить не стану! Когда позволите вы мне доставить вам отчет и остаток принадлежащих вам денег?

— Мне лично доставлять ничего не нужно. Это было бы равно трудно для нас обоих!..

— Я только что хотел просить вас об этом и искренне признателен вам за то, что вы пришли навстречу моему желанию! — с легким поклоном, подымаясь, произнес Александр Михайлович.

Княгиня тоже встала с места, как бы подчеркивая этим, что считает разговор совершенно оконченным, и произнесла:

— Я пришлю вам адрес того лица, которому вы можете передать все то, что пожелаете передать мне!.. Но прошу вас совершенно не стесняться, и если деньги особенно нужны вам…

— Мне чужое не нужно, княгиня; до этого я еще не упал…

— Одной ступенькой ниже, одной выше — это уже в счет не идет! — с оттенком легкого презрения произнесла Софья Карловна.

Бетанкур почтительно поклонился и вышел из комнаты.

Даже простым рукопожатием не обменялись эти два человека, еще так недавно близкие и дорогие друг другу и теперь навсегда разъединенные.

В тот же вечер княгиня Софья Карловна послала разыскать старого управляющего своей матери и, спустя неделю, получила от него врученные ему Бетанкуром отчеты, а с ними незначительную часть того крупного капитала, который она так доверчиво отдала в его руки. Отчеты она тотчас же, не читая, подписала и приказала немедленно отослать к Александру Михайловичу, деньги же, даже не пересчитав их, отправила в опекунский совет.

Их было сравнительно мало. На проценты с такого скромного капитала жить было нельзя, а потому предстояло проживать капитал. Но княгиня не останавливалась перед этим и не задумывалась ни над чем. Она и вообще была непрактична, а в данную минуту, будучи всецело поглощена всеми обрушившимися на нее ударами судьбы, меньше нежели когда-нибудь была способна остановиться перед материальными расчетами. Кроме того, в ней заговорила и гордость оскорбленной женщины, и ей не только не хотелось сократить свои расходы, но, напротив, она желала блеснуть своей роскошью и ослепить ею своего неверного поклонника.