Царский каприз

Но эти серьезные и тревожные занятия не мешали великому князю с истинно отеческой заботой следить за приготовлениями к свадьбе князя Несвицкого, над которым он учредил тайный надзор и который далеко не радовал его своим отношением к своей будущей родне. Несвицкий, по доходившим до Михаила Павловича слухам, не только своей будущей теще не мог простить те самые шаги, которые были сделаны ею и последствием которых явилось вмешательство великого князя в дело его сватовства, но и к своей невесте относился почти враждебно, срывая на ней и холодность к нему великого князя, и заметное отчуждение от него товарищей.

К своей матери князь писать не решался, каждый день откладывая ту необходимую исповедь, с которой ему приходилось обратиться к ней, и с равным ужасом помышляя и о ее гневе при известии о готовящемся его неизбежном браке с девицею Лешерн, и о еще сильнейшем ее гневе, если ее придется оповестить о браке уже совершившемся.

Наконец, Несвицкий решился на последнее, в надежде на то, что отец, как ни всецело он был порабощен женою, все-таки сумеет объяснить ей, какой полной невозможностью явилось бы сопротивление резко и бесповоротно состоявшемуся решению великого князя.

Несвицкий ходил пасмурный и надутый, не принимая участия ни в товарищеских кутежах, ни в товарищеских проказах, и добродушный Борегар, приглашенный князем в шафера, объяснил это его близким вступлением в разряд женатых людей.

— Привели в христианскую веру, братец; искус уже до половины пройден, а скоро и само посвящение состоится! — весело шутил он. — Теперь уже тебе с нашим братом, заядлым холостяком, и водиться не приходится. Чему ты от нас научиться можешь?.. Мы, так сказать, мирское благо; мы принадлежим всем и никому, и никакое лыко нам в строку не ставится!.. Уж за мой счет пророку Исаи ликовать, наверное, не придется! Пусть себе ликует и радуется чему хочет, я тут неповинен!.. Да и какая была бы радость, если бы мне пришла в голову шалая мысль осупружиться? Ну какой я муж?.. И кому, собственно говоря, нужен такой муж, как я.

Но все эти веселые шутки проходили среди общего молчания и никто на них не откликался. В товарищеском офицерском кругу была заметна какая-то натянутость. Всеми смутно чувствовалось, что совершилось какое-то нехорошее дело, которое приходится общими силами исправлять, и вместе с горячими симпатиями по адресу новой ожидаемой «полковой дамы», красавицы Софьи Карловны Лешерн, будущей княгини Несвицкой, глухо росла антипатия к ее будущему мужу.

То же глухое, почти бессознательное недоброжелательство чувствовалось и в личных отношениях к Несвицкому со стороны полкового командира, хотя он относился обыкновенно к офицерам как к меньшим и дорогим товарищам, а к Несвицкому когда-то даже исключительно благоволил.

Положим, и теперь полковой командир, выдавая князю разрешение на вступление в брак, сам вызвался быть у него посаженным отцом, но в этом предложении чувствовалось желание угодить великому князю и косвенно заслужить благоволение самого государя, участие которого во всем этом таинственном деле чувствовалось помимо его воли.

Свою невесту Несвицкий посещал почти ежедневно, но подолгу у нее не засиживался и еще ни разу откровенно и прямо не объяснился со своей будущей тещей, хотя и бесповоротно сознавал, что ее личному влиянию он был обязан вмешательством великого князя Михаила Павловича в дело его женитьбы.

Это напряженное состояние создавало почти невозможное положение для обеих сторон, и красавица-невеста все ниже и ниже опускала свою мечтательную головку и все меньше и меньше ждала счастья от предстоявшего брака.

А время между тем шло, и людская молва далеко разносила новости из всех сфер столичной жизни.

Нашлись заехавшие случайно в Петербург москвичи, до слуха которых дошла весть о близкой свадьбе молодого князя Несвицкого и которые отписали об этом в свою очередь к своим родным и знакомым в белокаменную.

Там весть разошлась с той быстротой, которая присуща в мире только московским вестовщикам и вестовщицам, — и в один прекрасный день князь Несвицкий получил тревожное письмо от матери с настоятельным вопросом относительно циркулировавших слухов.

«Все может статься, — писала старая княгиня, — ко всякому должны быть готовы родители в настоящий тревожный и своевольный век… Быть может, и ты, забыв все, чем ты обязан мне и отцу, задумаешь подарить нас живым сюрпризом в виде невестки, которой мы не знаем и которую не сами тебе выбрали. Но знай, что не только своего согласия ни я, ни твой отец на подобный брак никогда не дадим, но даже и на порог к себе не пустим ни тебя, ни самозванной княгини, у которой я сумею отнять самовластно узурпированный княжеский титул!»

Далее следовали вперемежку советы и угрозы княгини; письмо завершалось строгим приказанием «немедленно досконально» ответить на все, отнюдь не осмеливаясь ничего скрывать и утаивать.