Царский духовник

— Ой, сглазили моего милого, злым словом обошли! — боязливо повторяет царица, жалеючи глядя на больного. — Водой крещенской спрыснуть бы его надо!

И в отсутствие врача-немчина боязливо вспрыскивает сама мужа, отирает лицо ему сорочкой своею.

А болезнь не легчает, не спадает огневица, сильно забрала она в свои руки царя!

Призадумались бояре, головами качают.

— Как бы не пришлось нам хоронить батюшку царя, Ивана Боголюбивого!

В душе у них возникают сомнения, боязнь, кто же будет царством править?

"Младенец малый, царевич, скоро ли еще в разум настоящий войдет, а тем временем много горя Руси православной предвидится, недругов злых у нее не мало!" — думают ближние бояре.

И круль польский норовит Смоленск к себе оттягать, хан крымский посматривает на Казань… отберут они земли эти, русскою кровью обильно политые!

— Что делать? Что надумать? Как быть? — недоумевающе шепчут боярские уста.

Всполошилась и земщина, как прознала о болезни царя, и ей тревожно…

Будут ли все ее вольности по-прежнему за нею оставлены?

И тут же земский люд себя утешает:

— Коли останутся при царице-матушке да при царевиче-младенце верные други и советчики, отче Сильвестр, Алексей Адашев да сам владыко Макарий, опасаться нам нечего, цела будет Русская земля, не одолеть ее супротивникам!

А больному все хужеет, просвета радостного не видит царица, день и ночь разнедужившего супруга не оставляет, помертвела вся, ослабла, как тень, сама ходит, а на чужие руки Иванушку, своего мил дружка, не покидает.

— Попа-духовника мне! — прохрипел в минуту сознания Иоанн и сейчас же опять впал в забытье.

Тщетно пытался говорить с ним Сильвестр, не внемлет словам утешенья царь, по-прежнему неистово кричит и дико смотрит.

Тяжелую думу думает царев духовник, кажется ему, что не выживет государь.

— Не жилец он здесь! — тихо шепчет ему и Адашев, точно подтверждая его мысль. — Скоро скончается.

Страшно им обоим, боязно не за себя, а за родную землю, за Русь святую делается.

Перешли в другой покой из опочивальни царской, стали друг с другом беседовать. Подошел к ним и владыка Макарий.

Слезы у старца на глазах блестят: жаль ему царя, верит, что под его рукою доживет Русь до великой славы, до благоденствия и в единую неразрывную державу скуется на страх своим недругам.

XXXIV

— Тяжело, святой владыка, — первый нарушил молчание Адашев, — испытание новое посылает родной стране Отец Небесный.

— Воля Божия! Что можем мы сделать против предначертаний Творца. Его законы и повеление непреложны! Молиться должно, просить о здравии государя…

— Истинно так сказываешь, святой владыка, — заметил Сильвестр, — все в руцех Божьих… А все же о будущем земли Русской подумать нужно!

С легким недоумением посмотрел на говорившего митрополит.

— Сказывай, отец Сильвестр, яснее…

Но вместо него ответил Адашев, понимавший всю важность настоящей минуты:

— Духовную должен царь подписать, кого на царство назначает, чтобы опосля смуты избегнуть.

— И впрямь так, но как же подпишет государь, коль в разум прийти не может который день?

— Царица пусть улучит время, когда полегче ему станет, и грамоту подаст для подписания.

— Захарьины тогда верх над нами возьмут, — заметил Сильвестр, — а самому, владыка, тебе известно, сколь неопытны и робки они стать у кормила государства.

Митрополит молча, наклонив голову, согласился со словами священника.

Воцарилось молчание: все обдумывали, что предпринять.

— Не иначе как созвать бояр, пусть они решат, что делать, — предложил владыка.

— Допрежь чем их собрать, добро бы поговорить особо с каждым, — заметил осторожный Адашев.

Сильвестр молчал: он решил выждать ход событий.

— Виднее будет так, когда все скажут свое слово, вражды и перекоров избежим, — продолжал Алексей.

— С царицей след бы тоже повести беседу… — слабо заметил Макарий.

— Негоже вмешивать сюда ее: дело идет о благе государства, о цельности его, как сохранить, избавить Русь от междоусобий и от внешних ее врагов, а матушка царица усумнится, добра ли мы Руси желаем, — ведь помыслы ее — лишь только бы достался царский стол царевичу-младенцу ее, Дмитрию.

— Как тут решит боярская дума, что скажет она, так поступать и станем! — согласился Адашев, изумленный, что не слышит слова поддержки от Сильвестра.

Время терять было нельзя, но собрать бояр представлялась возможность только на другое утро. На этом и порешили.

Но между тем сторонники князя Владимира Андреевича Старицкого, двоюродного брата больного царя, подговаривали на площадях и на торгах народ кричать, чтобы в цари, после смерти Иоанна, избрали князя Владимира.

— Совета он муж, а младенец-царевич еще дитя неразумное. Его именем станут править дядья его Захарьины, зачнется смута на Руси великая, и некому будет ее унять! — повторяли эти сторонники Старицких.

Люд московский недоумевал, но все-таки склонялся больше на сторону законного наследника Иоанна, царевича Дмитрия, в нем он видел сына любимого царя и судил по правде, присущей каждому простому человеку.

XXXV

Еще хуже стало царю, лекарь-немчин начинал терять надежду на его выздоровление.