Царский духовник

Двадцать лет исполнилось государю, изныла его душа от прежней неправды, от насилия сильных и от неправд боярских, умыслил царь привести всех в «любовь». Не чует Иоанн, что все это внушено ему его добрыми советниками, что благие мысли поданы ему, незаметно для него самого, на духу отцом духовным Сильвестром, на совете потайном Алешей да словом, ко времени сказанным, владыкой митрополитом.

— Кой совет подашь ты мне, отче святой, — обратился Иоанн к престарелому владыке, — чтобы крамолу уничтожить, неправды разорить, утолить вражду и народу русскому предоставить мирное житье?

Не выдал себя старец, что он ожидал такого вопроса от царя, что не раз обсуждали они это с Сильвестром и Адашевым, тайно запершись в тесной келье.

— Тебе, государь, знать об этом лучше нас, — ты властитель земли Русской, — уклончиво ответил митрополит.

— А что ты скажешь, отец святой, коли созову я земщину на великий собор? — спросил Иоанн.

Возрадовался тайно владыко: исполнилось их общее желание, о котором они так долго рассуждали и не решались намекнуть молодому царю, опасаясь встретить неприязненное отношение других бояр, стоявших близко к Иоанну, но скрыл свою радость и спокойно заметил:

— Большое ты дело затеваешь, государь, не было б препоны тебе в нем от бояр?

Гневно нахмурился молодой царь, не мог сдержать свой нрав, хотел ударить кулаком по столу, но, взглянув на владыку, посовестился его.

— Что мне бояре, владыко святой! Слуги они мои, и только, власти моей перечить никто не должен, — как я решил, так оно и будет! Хочу я защитить себя перед народом, пусть видит земщина, что все прошлое зло, которое они напраслинно клепали на меня, все исходило от боярских козней.

— Коли твердо твое намерение, великий государь, коль от чистой души задумал ты его, сзывай с Богом народ и говори с ним по сердцу.

Согласие митрополита вполне развязало руки Иоанну, он на другой же день издал указ, чтобы поспешал на Москву весь земский люд. Здесь из уст самого царя пусть услышит он, что ожидает государь от земщины, что он ей обещает и посулит.

Радостно пошли земские люди в Москву на призыв Царский, могучей бесконечной волной приливали земские силы к престольному городу. Шли не одни мужики, потянулись за ними бабы, да и подростки увязались.

Точно Велик День празднует Москва, никогда даже на Пасху не собиралось столько народу в Китай-городе. Отовсюду несется церковный благовест, солнце ярко сияет, еще недавно лежавшая в обломках Москва ликует на торжественном слиянии государя с землею Русскою.

Засияло над Русью солнышко, обрадовал народ молодой царь Иван Васильевич!

XXII

Чудный стоял день, было воскресенье, когда после молебна вышел на Лобное место Иоанн и начал говорить митрополиту:

— Молю тебя, святый владыко! Будь мне помощником и любви поборником, знаю, что ты добрых дел и любви желатель. Знаешь сам, что я после отца своего остался четырех лет, после матери — восьми, родственники о мне небрегли, а сильные мои бояре и вельможи обо мне не радели и самовластны были, сами себе саны и почести похитили моим именем и во многих корыстях, похищениях и обидах упражнялись, их же яко слух и не слышах и не имый во устах своих обличения, по молодости моей и беспомощности, а они властвовали. О, неправедные лихоимцы и хищники и судии неправедные! Какой теперь дадите нам ответ, что многие слезы воздвигли на себя? Я же чист от крови сей, ожидайте воздаяния своего.

Зорко следил за речью государя стоявший недалеко от него Сильвестр.

Вся речь, только что сказанная Иоанном, была вдохновлена царю Сильвестром.

Поклонившись на все стороны, Иоанн продолжал:

— Люди Божий и нам дарованные Богом! Молю вашу веру к Богу и к нам любовь. Теперь вам наших обид, разорений и налогов исправить нельзя, вследствие моего несовершеннолетия, пустоты и беспомощности, вследствие неправд бояр моих и властей, бессудства неправедного, лихоимства и сребролюбия, молю вас, оставьте друг к другу вражды и тягости, кроме разве очень больших дел, в этих делах и в новых я сам буду вам, сколько возможно, судья и оборона, буду неправды разорять и похищенное возвращать.

Заколыхалась толпа народная, до глубины души проникло в них царское слово.

— И воистину царь-батюшка хочет за нас постоять, от тяготы и неправды боярской и наместнической освободить! — говорили друг другу земские.

— Проглянуло и нам солнце красное: не все людям русским, земским да тягловым, в обиде от боярства пребывать, — радовались другие.

— Храни, Творец небесный, на долгие годы милостивого царя! Сам спокаялся, что допрежь к земщине не мирволил, строго на ней все взыскивал.

— Аль не слышал, дядя, слова царские? Ведь сказывал он, что вины в этом на нем никакой не имеется, не своим умом, а боярскою волею правил.

— А теперь всем один заправляет? — с недоумением спросил высокий, еще не старый крестьянин.

— Эх ты, дядя, простота! Да видано ли это, чтобы одному человеку с таким великим царством управиться, — пояснил случайно мимо проходивший подьячий, — советчики имеются.

— А они не такие, как раньше? — расспрашивал земский.