Царская сабля

Это был последний, самый сокрушительный удар по честолюбию младшего Леонтьева. Исполченный князем Воротынским боярин из его дружины, Басарга, по обычаю мог воли царской и не исполнять, сославшись на приказы своего воеводы. Но когда одно и то же приказывали оба – оставалось лишь смириться и следовать воинскому долгу.

– Да пребудет с тобой милость Господа нашего, Иисуса Христа. – Монах перекрестил царя, дал ему руку для поцелуя, затем так же благословил и князя, кивнул Басарге: – Идем, дитя мое. Нас ждет долгий путь.

Понурый, потерявший всякий интерес к жизни, молодой воин не нашел, что ответить, и жертвенной овечкой побрел за епископом – мимо крепости к реке, потом вниз, к дальним от Казани длинным причалам для крупных кораблей. Там, на безопасном удалении от павшей тверди, епископа Даниила ждал речной двухмачтовый ушкуй с низкими бортами и длинным рядом уключин.

Едва священник и его спутник ступили на борт, послушники быстро убрали сходни, скинули канатные петли с причальных быков и оттолкнулись баграми от толстого привального бруса. Несколько саженей корабль двигался по инерции, а потом наружу выдвинулись весла и ударили по воде, поворачивая узкий, поджарый корпус носом против течения.

Епископ прошел к кормовой каюте, резко распахнул дверь. Уже знакомый Басарге ларец находился там на специально сколоченном возвышении, укрытом толстым бархатным покрывалом. Монах перекрестился, вошел внутрь. Боярский сын, предоставленный самому себе, огляделся, прошелся по судну.

Речной ушкуй епископа оказался судном крупным и богатым. Полста шагов в длину, десять в ширину, с закрытой носовой светелкой и надстройкой на корме. Палубы, правда, здесь все же не имелось, грузы лежали между скамьями гребцов, прикрытые парусиной, да узкий трап тянулся между мачтами и от них к бортам.

От пузатых торговых ладей ушкуй отличался низкой посадкой – на реках и озерах опасаться волн особо не стоило, а вот мели встречались сплошь и рядом; да еще узким корпусом – дабы проще супротив течения пробиваться. Именно этим сейчас и помогали ему заниматься четыре десятка гребцов. Причем все – монахи.

На этом корабле, как понял Басарга, он вообще оказался единственным, кто не имел церковного сана. Хотя оружия вдоль бортов и на полу под трапами хватало в избытке. Даже четыре пушечки имелись: две на носу и две на корме.

Однако удивило не это. Басарга отлично знал, что постриг принимают мужи в большинстве боярского сословия, к ратному делу привычные и зачастую совсем даже не старые. Вспомнить хоть иноков Пересвета с Ослябей, монаха Илью Муромца. Воевать святая братия умела всегда, вражеские осады монастыри выдерживали зачастую безо всякой посторонней помощи.

Удивляло то, зачем епископу, окруженному этакой дружиной, вдруг понадобилась дополнительная охрана из одного, да еще и совсем неопытного воина?

Весла мерно взмывали над водной гладью, с шелестом струилась вдоль бортов вода. Ушкуй скользил по мелководью вдоль самого бечевника[14] – там, где течение слабее всего. Наверное, воспользоваться помощью бурлаков было бы проще и быстрее, нежели грести, но ватаги попрятались подальше от войны, на которой одни норовят зарубить простых работяг, чтобы те ворогу не помогали, а другие могут запросто без платы оставить, пригрозив оружием и сославшись на ратные нужды.

Русло Волги стало плавно уходить влево, кормчий закричал. Послушники с кормы кинулись к веревкам, вверх на мачты с шелестом пополз парус, выгнулся, наполняясь ветром, и гребцы с облегчением втянули весла внутрь. По правую руку открылась широкая протока: ушкуй проходил мимо впадения Казанки.

– Велик Господь, создавший подобное величие и красоту, – негромко произнес епископ Даниил, бесшумно приблизившись к стоящему на носу Басарге. – Велика честь служить ему, посвятить себя высшей силе, отрекшись от суетного мира ради духовного самосовершенствования и познания Его замыслов.

– Велик Господь, – согласился боярский сын, перекрестился и снова крепко взялся руками за деревянный борт.

– Не задумывался ли ты, чадо мое, кой путь избрать в этом мире, по какой стезе направить свои шаги?

– Я воин, отче, – ответил Басарга. – Сын боярский. Мое место в поле, в седле да с тяжелой рогатиной в руках.

– Сие дело для любого мужа достойное, – признал епископ. – Но для великой славы на ратном поприще помимо отваги и ловкости еще и родовитость надобна. Без княжьего титула воеводского звания не получить, слава же от побед и походов воеводам, а не простым воинам достается.

– Стало быть, судьба моя такая, святой отец, в простом звании отчине служить, – пожал плечами Басарга. – Одной мудростью воеводской сечи не выиграть. Ратники Руси тоже надобны.

– Есть еще путь, чадо, – вкрадчиво напомнил епископ. – Путь, на котором знатность не столь важна, как в службе воинской, ибо пред Господом все равны.

– Молод я еще слишком, отче, о постриге думать, – пожал плечами боярин. – О душе пусть старики заботятся, коим в чертоги небесные уже врата отворяют. Как время придет грехи замаливать, тогда, может статься, в двери монастырские и постучусь.