Царская сабля

Главная его горница – та, что с печью, – оказалась разгромлена начисто. Сундуки вытряхнуты и разломаны, внутренние оконные рамы вывернуты, половые доски по углам и вдоль стен надрублены и оторваны, в высоком шкафу пробиты все стенки и дверцы. Примерно так же выглядела и вторая комната, а вот опочивальня на диво уцелела. Не пострадали ни стол, ни сундук, в котором боярин хранил свою скромную казну и «Готский кодекс»; и даже драгоценная царская сабля осталась висеть на стене на своем месте. Да и постель никто не распорол, дабы проверить содержимое перины.

Похоже, прятавшийся здесь Тришка-Платошка настолько удачно отвлек на себя внимание душегубов, что они забыли про главную цель своих поисков. За одно это холоп заслуживал прощения. Ведь он, жалкий трусишка, участия в схватке во дворе так и не принял…

На всякий случай Басарга сундук все-таки открыл, содержимое проверил. Все осталось на месте. Значит, обыскивать трупы в поисках своего добра не придется. Если тати чего и украли – то не у него.

Боярин Леонтьев осторожно разделся, саблю царскую сунул под подушку. Пережитые события научили его осторожности, и, не опоясавшись, он теперь даже до ветру бы и то не пошел. Медленно опрокинувшись на постель, Басарга утонул в нежной перине, ласково обнимающей избитое тело.

Дом, всего час назад переживший жестокую сечу, погрузился в полный покой и темноту, и только в горнице второго этажа слабо поскрипывали половицы и медленно двигался огонек масляной лампы.

– Кто здесь? – спросил боярин, уже догадываясь о будущем ответе.

– Страшно одной в светлице, прямо ужас, – вошла в его опочивальню книжница. Она была в одной исподней рубахе, прочие вещи несла в руке. – Мерещится постоянно, будто лезет опять кто-то, бьет, зарезать хочет. Да еще пол скрипит, ветер воет. Страсть…

Она положила свои вещи на сундук, лампу пристроила на подставку над столом.

– Притиснуться к кому-нибудь хочется. Чтобы обнял, к себе прижал, защиту пообещал… – Она через голову стянула с себя рубаху. – Так ведь в доме женщин нет. Везде кобели одни, им не доверишься. И токмо ты един чист и целомудрен, ако Сергий Радонежский, боярин. С тобою рядом за честь свою беспокоиться ни к чему, с тобою даже в одной постели рядом и то безопасно, ровно в келье монастырской.

Басарга так и не понял: говорит ли книжница всерьез или столь утонченно изгаляется над его верностью искренне любимой княжне?

А еще он не понимал, что следует делать приличному боярину, когда к нему в постель с чисто московской наглостью лезет незваная купчиха?

Девка хапнула Басаргу за плечо – и боярин невольно вскрикнул от боли.

– Что? – встревожилась Матрена, откинула одеяло и охнула, вскинув руки ко рту: – О боже, да на тебе живого места нет! Бедный ты мой…

– Да уж, постарался душегуб поганый, – поморщился молодой воин, которому каждое движение причиняло сильную боль.

– Не бойся, я тебя сейчас вылечу, – шепнула девушка и прикоснулась губами к темному, почти черному, кровоподтеку на груди. Боярин чуть слышно охнул – но еще не от боли, а от ее ожидания. На самом деле касания книжницы были легкими, почти невесомыми, а губы – прохладными и чуть влажными.

Матрена покрыла своими поцелуями одну его рану, другую, третью, ее руки скользили по телу молодого воина, касаясь почти не пострадавших ног и живота. Очень быстро боль действительно ушла, сменившись позорящим душевные чувства Басарги, приземленным, сладким томлением.

Нет, он не хотел иметь ничего общего с базарной торговкой, он пытался думать о своей княжне, защищаясь ее образом от бесстыдных приставаний, – но низменные плотские желания стараниями гостьи быстро и уверенно затапливали его высокие душевные устремления.

Боярину не пристало жеманиться, словно девке, – и Басарга мужественно молчал, не прося пощады.

Ему бы вполне хватило сил отпихнуть, решительно погнать Матрену, но после всего того, что сегодня совершила книжница, поступать с ней грубо боярин тоже не решался. Гостья же явно осознавала свою неприкосновенность и пользовалась ею в полной мере, лаская беззащитную жертву и жалея, целуя ее, играя горячими пальцами.

– Ч-черт!!! – Плотина рухнула, сломав запреты, и Басарга все-таки использовал супротив гостьи всю свою мужскую силу. Но не для того, чтобы выкинуть за дверь, а чтобы опрокинуть ее на спину и зажать горячие губы своим ненавидящим поцелуем и показать, кто действительно женщине хозяин и господин в этом мире, в этом доме и в этой постели…

Как ни странно, но спал боярин Леонтьев крепко и хорошо. А когда солнечные лучи, пронзив промасленную ткань, залили комнату светом, ничуть не испугался почивающей рядом сочной, как перезревший персик, девушки.

– Проклятье! Скоро полдень! – Басарга вскочил, начал лихорадочно одеваться.

– Тебя что за блоха укусила? – перекатилась по перине Матрена. – Нечто лисы в курятник забрались?

– Я уже в Кремль входить должен, а я еще тут валяюсь, – приплясывая, всовывал ноги в сапоги Басарга. – Царю слуг ждать не пристало. Прогневается…

Он откинул крышку сундука, выдернул шитую «дворцовую» ферязь с длинными рукавами.