Развлекаясь, она принялась пририсовывать кляксам ножки, усики и крылья, отчего лист оказался вскоре усеян отвратительного вида тараканами, клещами и божьими коровками. Занятие это необыкновенно позабавило купчиху, и она с искренним удовольствием предалась забаве. Шумилов старался не выказать своего чрезвычайного удивления увиденным, но в глубине души был сражён зрелищем взрослой женщины, развлекающейся точно шестилетний ребёнок. В конце — концов, Александра Егоровна, видимо, всё же поняла неуместность своего развлечения; с видимой неохотой она отложила изрисованный насекомыми листок и позвала кота:
— Ну — ка, Пират, иди ко мне, иди к мамочке, шельмец.
Шумилов принялся было рассказывать Александре Егоровне о достоинствах и недостатках тех шести самых крупных поместий, что она выписала на лист, но быстро понял, что женщина его почти не слушает. Максименко рассеянно и невпопад кивала: «Ага… угу… да — да», но было видно, что мысли её где — то далеко. Это невнимание также поразило Алексея Ивановича, он — то считал, что сделки на четыреста — пятьсот тысяч рублей должны представлять интерес для покупателя.
Шумилов наколол широкой фруктовой вилкой ломтик ананаса и принялся его жевать; Александра Егоровна немедля оживилась и подалась всем телом к столу:
— А мне дайте винограда. Сама же не могу — видите, руки заняты, — со смехом произнесла она весьма игривым тоном, указывая на кошку.
Предполагалось, очевидно, что Шумилов должен накормить её виноградом с руки. Он несколько смутился такой смелой просьбе, но виду не подал. «Барышня явно берёт быка за рога», — подумалось Алексею. — «Но уж как — то совсем брутально она меня соблазняет, фантазии ни на грош.» Однако отказаться было совсем неловко. Шумилов взял ветвь винограда за хвостик, намереваясь поднести её ко рту Максименко, как неожиданно из — за полуоткрытой двери кабинета донёсся молодой звонкий голос с мягким немецким акцентом:
— Ксаня, этого Петра взашей надо гнать! Представляешь, он опять…
А через долю секунды на пороге показался и сам обладатель чудного голоса и немецкого акцента — Аристарх Резнельд. Был он в красной атласной рубахе — косоворотке с распахнутым воротом, без головного убора, в коротких сафьяновых сапожках с мягкими голенищами, одним словом, вырядился казачком, каковым никогда не был. Увидев обернувшуюся к нему Максименко и Шумилова с веткой винограда в протянутой руке, он как бы осёкся, резко остановился, словно наткнулся на невидимую стену, одним словом изобразил ту гамму чувств, которую должен был бы пережить на его месте любой человек, невольно вторгшийся в чужой разговор. На лице немца промелькнуло конфузливое выражение, но он быстро взял себя в руки, улыбнулся и, уже не торопясь, вошёл в кабинет, протягивая Шумилову руку.
— Здравствуйте, Алексей Иванович. Давненько изволили не бывать. Извините, если помешал…
Резнельд был фальшив каждым своим жестом и словом. Шумилов был готов заключить какое угодно пари на то, что немецкий юноша подслушивал его разговор с Александрой Максименко от первого слова до последнего; наверняка, стоял где — нибудь за портьерой в соседнем зале, либо через зал, смотрел в щель между дверью и косяком, и боялся чихнуть. А тут вмешался, возмутившись, видимо, провокационной игрой дражайшей «Ксани». «Что ж, голубки, посмотрим на ваш домашний театр», — не без ехидцы подумал Шумилов, но вслух, разумеется, ничего такого не сказал, а поднявшись навстречу Аристарху, широко улыбнулся:
— Доброе утро, дорогой Аристарх Карлович, вот кого действительно приятно видеть, так это вас! Я руководствуюсь тем принципом, что в гости лучше явиться поздно, чем никогда.
— Так что там с этим Петром, Аристарх? — с негодованием в голосе спросила Александра Егоровна, она сбросила с колен персидского кота и вся подобралась в кресле; видимо, сочла появление своего немецкого друга совершенно неуместным. Впрочем, женщина тут же справилась с эмоциями и буквально через секунду уже совсем другим тоном — елейным и умиротворённым — пояснила Шумилову. — Петр — это наш работник наёмный, кровельщик.
— Он ведь, подлец, крышу над каретным сараем не перекрыл давеча, а сейчас такой ливень! Он, шельма, с утра пьяный, а дождь зальёт новый возок, весь бархат погниёт! — с деланным возмущением в голосе запричитал Аристарх.
«Хреновый артист, ни единому слову не верю». — Шумилов в душе потешался над разворачивавшимся перед его глазами представлением.
— Аристарх, ну что ж ты от меня хочешь? Ну, сделай что — нибудь! Что ж мне велеть, чтоб Петра нагайкой отстегали? Так телесные наказания ноне запрещены! — замахала рукой Александра. — Разберись с ним сам, вычти из оплаты, что ли. Ступай давай! Видишь, я с Алексеем Ивановичем дела решаю.
Немец при этих словах пошёл пятнами. Секунд десять он немо таращился на Александру Максименко, видимо, не в силах поверить в то, что она его отсылает, затем пролепетал:
— Ну, так я… пойду что ли… рассчитаю…
— Да, поди, нам надо с Алексеем Ивановичем поговорить! Да дверь затвори!