– Значит, нам скоро придется перебираться туда! На орбиту Марса!
– Ну нет, Ганс. – Кулагин был полон скепсиса. – Такая работа – для роботов я других автоматов. Может быть, позже потребуется несколько жестких, крутых парней, пионеров по складу характера. Но лично для себя я не вижу причин, по которым мне пришлось бы пожертвовать уютом и привычным комфортом ЦК.
– Неужели ты действительно хочешь остаться здесь? – Я вскочил со стула, непроизвольно стискивая кулаки. – И пропустить момент пригожинского катализа?
Кулагин, слегка нахмурившись, посмотрел на меня снизу вверх.
– Остынь, Ганс. Остынь и сядь. Очень скоро начнут набирать добровольцев. И если ты действительно собираешься направиться к Марсу, думаю, это будет совсем нетрудно устроить. Важнее другое. Слишком уж сильно подействовало сообщение о лестероиде на биржу. Ее уже начало лихорадить сразу после смерти контролера. А теперь, похоже, на крючок попалась куда более крупная рыба, которую кто-то упорно тащит наверх. На съедение. Я уже три дня внимательно слежу за его действиями. В надежде поживиться объедками с праздничного стола, так сказать... Не хочешь воспользоваться ингалятором?
– Благодарю, не сейчас.
Кулагин покачал головой и втянул носом хорошую порцию стимулятора. Никогда прежде я не видел его нераскрашенного лица.
– У меня нет того интуитивного ощущения массовой психологии, которое доступно вам, шейперам. – сказал он наконец. – Поэтому приходится иметь хорошую, очень хорошую память... Первый раз мне довелось наблюдать нечто похожее тринадцать лет назад. Кто-то распространил слух, что наша Царица пытается покинуть ЦК, а советники удерживают ее силой. И что же? В итоге разразился биржевой крах сорок первого года. Но настоящее сведение счетов с неугодными последовало позже, во время возрождения биржи. Я тут снова просмотрел пленки с записями времен краха и, сдается мне, разглядел хвост, плавники и оч-чень острые зубы одного старого приятеля. Трудно было не узнать его по повадкам. Не скользкое вероломство шейпера. И не холодная упорная хватка механиста.
Обдумав услышанное, я сделал однозначный вывод:
– Тогда ты говоришь об Уэллспринге.
Возраст Уэллспринга не знал никто. Но ему наверняка давно перевалило за двести. Сам он утверждал, что родился на Земле, на заре Космической Эры; потом был в числе основателей первого поколения независимых космических колоний, так называемой Цепи. И уж точно он был в числе основателей Царицына Кластера, а после того, как Матка впала в немилость у своих собратьев Инвесторов, он участвовал в строительстве ее теперешней обители.
– Отлично, Ганс, – улыбнулся Кулагин. – Ты прав. Может, ты и замшел слегка среди своих лишайников, но вокруг пальца тебя не обведешь. Да. Я полагаю, именно Уэллспринг состряпал крах сорок первого года. Причем состряпал из ничего, в своих личных интересах.
– Но ведь он ведет весьма умеренный образ жизни, – возразил было я.
– Ну и что? Будучи старинным другом Царицы, он имел самые широкие возможности запустить нужные ему слухи. Более того, именно он семьдесят лет назад разрабатывал концепцию биржи и знал ее как свои пять пальцев. А Космические метасистемы? Департамент, занимающийся проектом преобразования Марса? Он ведь возник сразу после возрождения биржи! Конечно же – тайные дотации, конечно – анонимное спонсирование.
– Но ведь денежные поступления шли тогда со всех концов системы, – снова возразил я. – Тогда практически все секты и группировки на словах соглашались с тем, что проект освоения Марса – самое грандиозное и самое нужное предприятие в истории человечества.
– А я и не спорю. Хотя меня лично немного удивляет, с чего бы эта прекрасная идея так быстро и так широко распространилась? И еще: кто остался в выигрыше? Послушай, Ганс. Я искренне люблю Уэллспринга. Он действительно мой лучший друг. И я помню о холоде. Но ты должен четко осознать, какую гигантскую аномалию он из себя представляет. Он – не один из нас. Он даже родился не в Космосе.
Кулагин немного прищурился и внимательно посмотрел на меня. Но я никак не отреагировал на употребленный им термин «родился», весьма оскорбительный для шейперов. Ибо в первую очередь я был членом Полиуглеродной лиги, а во вторую – цикадой. В третью и четвертую очередь я был никем, и только в пятую – шейпером.
По губам Кулагина скользнула короткая одобрительная улыбка.