Царица Проклятых

Небо на востоке за стеклянной стеной наполнялось мягким бледно-голубым светом, но звезды не утратили своего блеска, хотя и казались совсем маленькими и далекими. Как обычно бывает перед рассветом, темные стволы секвой обрели очертания, по дому распространялся приятный запах лесной зелени.

Внизу, у самого основания склона холма, где заросшая клевером поляна переходила в лес, Мариус увидел Хаймана. Его руки светились в синеватом мраке, а обращенное вверх лицо походило на белоснежную безглазую маску.

Неожиданно для самого себя Мариус поднял руку в дружеском жесте. Хайман ответил тем же и углубился в лес.

Потом Мариус обернулся и увидел, что, как он и ожидал, в комнате с ним остался только Луи. Он словно застыл на месте и смотрел на Мариуса с тем же, что и прежде, выражением – как будто на его глазах миф превратился в реальность.

Несмотря на впечатление, произведенное рассказом Маарет, все это время его мучил только один вопрос, и теперь он задал его Мариусу:

– Вы не знаете, жив еще Лестат или нет? – В сдержанном тоне его голоса отчетливо звучали обычные человеческие нотки страдания и боли.

Мариус кивнул.

– Он жив. Но я узнал об этом не совсем так, как ты думаешь. Я не задавал вопросов, не получал ответа, не использовал наши великолепные способности, приносящие нам столько бедствий. Я знаю просто потому, что знаю.

Он улыбнулся Луи. Что-то в манере поведения этого молодого вампира вызывало у Мариуса глубокую симпатию, хотя он и сам не мог бы объяснить, что именно. Он поманил Луи к себе, они встретились возле стола и вместе вышли из комнаты. Обняв Луи за плечи, совсем по-человечески ступая медленно и тяжело, Мариус вместе с ним направился вниз по железной лестнице, во влажные глубины земли.

– Вы уверены? – почтительно обратился к нему Луи.

Мариус остановился.

– О да, вполне уверен. – Они посмотрели друг другу в глаза, и Мариус опять улыбнулся. Этот вампир богато одарен и в то же время лишен многих талантов, подумал он. Интересно, погас ли бы в глазах Луи человеческий свет, обладай он большими возможностями и могуществом, чем сейчас, если бы, например, в его вены попало хоть немного крови самого Мариуса?

Он проголодался, он страдал, но, судя по всему, ему нравилось испытывать голод и боль.

– Позволь объяснить тебе кое-что, – дружески добавил Мариус. – С того момента, как я увидел Лестата, я понял: никто и ничто не сможет его убить. Так бывает с некоторыми из нас. Мы не можем умереть. – Но к чему он это говорит? Неужели он опять в это поверил, как верил прежде, до начала испытаний? Его мысли вернулись к той ночи в Сан-Франциско, когда он, никем не замеченный, гулял, засунув руки в карманы, по широким чистым тротуарам Маркет-стрит.

– Простите, – сказал Луи, – но ваши слова заставили меня вспомнить о том, что я слышал в баре «Дочь Дракулы», – так говорили те, кто хотел присоединиться к нему в последнюю ночь.

– Знаю, – ответил Мариус. – Но они – глупцы, а я прав. – Он тихо рассмеялся, ибо действительно был в этом уверен. Он тепло обнял Луи. Да, совсем немного крови, и Луи может стать сильнее, но он потеряет человеческую нежность, человеческую мудрость, которые с кровью не передать, утратит врожденный, видимо, дар сочувствия чужим страданиям.

Но для него ночь окончилась. Пожав протянутую Мариусом руку, Луи повернулся и по обитому жестью коридору направился к ожидавшему его Эрику, чтобы тот указал ему дорогу.

Затем Мариус поднялся наверх.

Прежде чем солнце заставит его погрузиться в сон, пройдет еще, возможно, целый час, и, несмотря на усталость, он не собирался его терять. Свежий аромат леса был поистине восхитителен, он слышал, как поют птицы, как журчит глубокий ручей.

Он направился в большую комнату кирпичного дома, где в центральном очаге уже потух огонь, и оказался перед огромным, занимавшим почти полстены, гобеленом.

Присмотревшись внимательнее, он понял, что видит перед собой горы, долину и крошечные фигурки близнецов, стоящих рядом на зеленой поляне под палящим солнцем. Ему вспомнилась медленная, ритмичная речь Маарет, и перед глазами замелькали возникавшие в ее рассказе образы и картины. Залитая солнцем поляна была как настоящая, но при этом совершенно не походила на ту, что виделась ему в снах. Никогда еще сны не заставляли его почувствовать свою близость к этим женщинам. А теперь он узнал их, узнал этот дом.

Каким загадочным и странным кажется это смешанное чувство печали и одновременно чего-то очень хорошего и доброго. Душа Маарет привлекала его своей неоднозначностью, и ему хотелось как-то сказать ей об этом.

Потом он спохватился, словно осознал вдруг, что ненадолго забылся, что на самом деле должен испытывать горечь и боль. Возможно, его душа исцелялась быстрее, чем он мог предполагать.

Или же причина состоит в том, что он думал о других, о Маарет, а перед этим – о Луи и о том, во что Луи должен был поверить. Ладно, черт возьми, вероятно, Лестат действительно бессмертен. Неожиданно в голову ему пришла горькая мысль: вполне возможно, что Лестат сумеет пережить все это, даже если он, Мариус, умрет.