Царица Проклятых

Такое разделение нас устроило; небо бледнело, мы уснули и, ослабшие, проспали несколько часов – мы голодали, но ограничивали себя в еде, чтобы подготовиться к трапезе.

Незадолго до рассвета нас разбудили духи. Они опять устраивали ветер. Я вышла из пещеры; в печи горел огонь. Селяне, сторожившие печь, заснули. Я сердито велела духам успокоиться. Но один из них, тот, кого я любила больше всего, сказал, что в горах собираются чужеземцы, много-много чужеземцев, чрезвычайно интересующихся нашими способностями и выражающих опасное любопытство по поводу пиршества.

«Этим людям что-то нужно от вас с Мекаре, – сказал мне дух. – Они здесь не к добру».

Я ответила, что сюда все время приходят чужеземцы, что это не страшно, а ему следует помолчать и позволить нам выполнять свой долг. Но потом я пошла к одному из жителей деревни и попросила, чтобы все были готовы на случай каких-нибудь неприятностей, – пусть мужчины принесут с собой оружие, когда соберутся к началу пиршества.

Это была не самая странная просьба. Тогда мужчины повсюду брали с собой оружие. Немногочисленные профессиональные солдаты или те, кто мог себе это позволить, часто носили мечи; остальные затыкали ножи за пояс.

Но в основном меня это не волновало; в конце концов, в нашу деревню отовсюду стекались странники; вполне естественно, что они прибудут по такому особому случаю, как смерть ведьмы.

Но вам известно, что произошло дальше. Вы видели это во сне. Видели, как селяне собрались у поляны, как солнце достигло зенита. Может быть, вы видели, как из остывающей печи медленно вынимают кирпичи, или же просто тело нашей матери на теплой каменной плите – потемневшее, ссохшееся, но спокойное, как во сне. Вы видели покрывавшие тело увядшие цветы, а на блюдах – мозг, глаза и сердце.

Вы видели, как мы встали на колени по обе стороны от тела нашей матери. И слышали, как заиграли музыканты.

Но вы не могли увидеть, хотя теперь вам об этом известно, что наш народ тысячелетиями собирался на такие пиршества. Тысячелетиями жили мы в долине и на склонах горы, где росла высокая трава, а с деревьев падали фрукты. Это была наша земля, наш обычай, наш долг.

Наш священный долг.

И, встав на колени, надев самые красивые платья и – в добавление к собственным украшениям – украшения нашей матери, мы с Мекаре видели перед собой не предостережения духов, не беспокойство матери, взявшей в руки табличку царя и царицы Кемета. Мы увидели наши собственные жизни – как мы надеялись, долгие и счастливые, прожитые среди своего народа.

Не знаю, долго ли мы так стояли, долго ли готовили свои души. Я помню, что мы подняли в унисон блюда с органами нашей матери и заиграла музыка. Зазвучали флейты и барабан; мы слышали тихое дыхание селян; пели птицы.

И тогда на нас обрушилось зло; это случилось так внезапно, что мы едва ли поняли, что произошло, – топот ног, громкий пронзительный военный клич египетских солдат. Мы бросились на тело матери, пытаясь защитить священную трапезу, но нас оттащили в сторону, блюда упали в грязь, а плита перевернулась!

Я никогда не слышала, чтобы человек кричал так, как кричала Мекаре. Но я и сама кричала при виде того, как тело моей матери падает в золу.

Однако в моих ушах звучали проклятия; нас объявляли пожирателями плоти, каннибалами, дикарями, которых следует зарубить мечом.

Но нам никто не причинил вреда. Нас, кричащих, сопротивляющихся, связали и удерживали, пока на наших глазах лилась кровь наших знакомых и родных. Солдаты топтали тело нашей матери, топтали ее сердце, мозг и глаза. Они утрамбовывали золу, пока остальное войско пронзало мужчин, женщин и детей.

И тогда сквозь хор криков, сквозь чудовищный вопль сотен людей, умирающих на склоне горы, до меня донесся голос Мекаре, взывающей к духам о мести, о каре для солдат.

Но что значат для таких людей ветер или дождь? Деревья сгибались до земли; казалось, сама земля содрогнулась; в воздухе летали листья, как прошлой ночью. С горы катились камни; в небо поднимались тучи пыли. Но солдаты заколебались лишь на мгновение, прежде чем сам царь Энкил не выступил вперед и не сказал своим людям, что это всего лишь трюки и что наши демоны на большее не способны.

Это замечание было абсолютно верным, и резня продолжалась. Мы с сестрой приготовились к смерти. Но нас не убили. В их намерения не входило убивать нас, и, пока нас тащили прочь, мы видели, как горит деревня, как горят поля дикой пшеницы, видели трупы мужчин и женщин из нашего племени и знали, что их трупы будут оставлены на милость диких зверей и земли, что их отвергли, что ими пренебрегли.

Маарет замолчала. Она развела сложенные вместе ладони, приложила кончики пальцев ко лбу и передохнула, перед тем как продолжить. Когда она заговорила вновь, ее голос звучал чуть-чуть резче и тише, но по-прежнему ровно.

– Что такое одна маленькая нация, живущая в деревнях? Что такое один народ – или даже одна жизнь?

В земле погребена тысяча таких народов. Включая наш.