Царица Пальмиры

— И помни, я тоже буду возле тебя, — сказал Аул. Кариеса уложила волосы и скрепила их серебряными шпильками. Потом быстро сбросила разорванную тунику и заменила ее новой. Они направились по коридору к комнате, где умирал Луций Александр. Там вокруг постели старика собрались Дагиан и ее дочери.

— Вот пришли твои сыновья и Кариеса, чтобы повидаться с тобой, мой дорогой, — сказала Дагиан, когда они подошли к его кровати.

Луций Александр открыл свои темные глаза. Через некоторое время мгла перед глазами рассеялась, и он, собрав все силы, заговорил:

— Вы сыновья, которыми можно гордиться. Я знаю, что вы будете поддерживать семью и ее традиции и сохраните их в сердцах своих детей. Преклоните колени, сыны мои!

Мужчины преклонили колени возле изголовья кровати Луция. Старик с величайшим усилием поднял руку и положил ее на голову Аула.

— Благословляю тебя. Аул. Пусть на протяжении всей твоей жизни только удача улыбается тебе и твоей семье.

Аул почувствовал, как рыдания подступили к его горлу, но ему удалось подавить их.

— Марк, сын мой и наследник, на тебя ложится вся ответственность за нашу семью. Будешь ли ты чтить эту ответственность?

— Да, отец, буду.

Марк почувствовал на своей голове костлявую руку отца.

— Я доволен тобой. Молюсь, чтобы сегодня ночью ты заронил семя жизни в лоно этого милого ребенка.

— На все воля богов, отец.

— Кариеса, моя новая дочь, я знаю, что ты будешь для Марка тем же, кем была для меня моя верная Дагиан.

— Да, папа Луций. Обещаю следовать ее примеру, — послышался притворно скромный ответ.

— Ты хорошая девочка, — прошептал Луций. Я правильно сделал, что устроил этот брак. Марк поймет, я был прав.

Умирающий откинулся на подушки. Его дыхание перешло в мучительный хрип. Вскоре он впал в полубессознательное состояние. Минуты складывались в часы. Прошел час, потом два и три. Луций Александр отходил в мир иной у них на глазах. Каждый его вздох был мучительной борьбой, и казалось, что его грудь вот-вот разорвется от напряжения. В самые глухие ночные часы Луций Александр открыл глаза в последний раз и пристально посмотрел на женщину, терпеливо сидевшую возле него.

— Прощай, сердце мое! — отчетливо произнес он голосом своей юности и умер.

Дагиан почувствовала, как острое копье пронзило ее сердце. Еще минуту назад он был здесь, и вот его душа отлетела! Она сидела, похолодевшая от горя и потрясенная, а ее старший сын протянул руки, закрыл глаза своего отца и произнес: «Conclamatum est».

— Все кончено, мама, — тихо сказал Марк, помогая ей подняться со своего места возле изголовья кровати. Она беспомощно взглянула на него, не в силах говорить.

— Луция, Эвзебия, отведите маму в ее комнату, чтобы она отдохнула, и останьтесь с ней. Аул, верни Кариесу в место ее заключения.

— Уж не собираешься ли ты снова запереть меня? — запротестовала Кариеса.

— Делай, что тебе говорят, а не то я поколочу тебя! — загремел он.

Если бы Луций Александр Бритайн умер несколько дней спустя, его старший сын Марк благополучно отправился бы обратно в Пальмиру. Но случилось иначе, и смерть старика, и улаживание дел, связанных с его именем, заняли больше времени, чем предполагал Марк.

Луция похоронили в тот же самый день, когда он умер. В смущении два молодых раба, которым назначили нести безжизненное тело своего хозяина в атрий, по ошибке положили его на брачное ложе, которое было установлено там для Марка и Кариссы. Марк иронически рассмеялся.

— Этот брак умер еще прежде, чем его успели отпраздновать! — с горечью произнес он.

Когда настал час, назначенный для похорон, общественный глашатай объявил об этом в соответствии с древним обычаем. Он прошел по городу, повторяя:

— Гражданин Луций Александр Бритайн отдал себя в руки смерти. Для тех, кто хочет, настало время присутствовать на похоронах. Его выносят из дома.

На похороны Луция Александра собралось много людей, ведь он был уважаемым человеком. Толпы искренне сочувствовавших сопровождали его к фамильной усыпальнице Александров, находившейся возле Аппиевой дороги по пути в Тиволи. После погребения семья устроила поминальное пиршество, и начались девять дней скорби. Пришел, разумеется, и император со своей женой. Марк видел, как Кариеса беседовала со своим дядей.

— Могу только надеяться, что ты не наделала глупостей, — предостерегал он ее позже.

Девять дней тянулись медленно. Дома Дагиан с дочерьми тщательно упаковывала вещи Луция. Кариеса, которую больше не запирали в ее комнате, проводила большую часть времени лежа и поедала чрезмерное количество всяких лакомств, которые велела готовить на кухне только для самой себя. Когда расчесывали ее золотистые волосы, она даже не трудилась привстать.