Больше она ничего не видела и не слышала. Ксения попыталась рвануться к ней, однако ноги ее подкосились, и она грянулась бы оземь без памяти, когда б Мосальский-Рубец не оказался проворнее и не подхватил ее на руки.
— Вот и ладно, вот и хлопот поменьше, — пробормотал, перенимая Ксению поудобней. — А вы тут управляйтесь.
И вышел со своей ношею за дверь, которую тут же прихлопнули с противоположной стороны.
Голицын взял второй кубок, подал Федору:
— Ну? Пей, по-хорошему прошу. Не то возьму за потаенные уды и раздавлю… Ой, маетно будет! Пей!
Федор безумно глянул на него, потом покорно, вздрагивая всем телом, принял кубок, поднес к губам.
Андрюха громко причмокнул:
— А ну, не робей! По глоточку! Первый, знаешь, колом, пойдет второй соколом, третий мелкой пташкою!
Федор пил, давясь, не чувствуя ни вкуса, ни запаха, как воду. Только удивительно было, что от этой воды зажегся вдруг пожар в глотке — не продохнуть! Пытаясь набрать в грудь воздуху, внезапно ощутил тяжелый удар по затылку, увидел над собой кружащийся сводчатый потолок, понял, что упал навзничь… понял последним усилием жизни.
— Скончалися, — сказал Голицын, осеняя себя крестным знамением. — Прими, Господи, души рабов твоих… Пошли. Надобно сеунча[3] государю отправить, мол, ждет его Москва. Готова встречать!
Напрасны были мечты Годунова и Марьи Григорьевны: каменная баба не оправдала возложенных на нее надежд. Нового царя предупредила об опасности… Ксения! Приведенная на ложе к Самозванцу, она полюбила его и сделала все, чтобы отвести от него беду. Она надеялась не только жизнь его спасти, но и купить любовь.
Увы, не удалось. В ожидании приезда невесты своей, Марины Мнишек, Димитрий какое-то время подержал ее при себе, а потом, опасаясь задеть Марину и прогневить своего будущего тестя, Юрия Мнишка, сослал Ксению в дальний монастырь, где она, постриженная под именем Ольги, и провела год, оплакивая участь свою и семьи.
После князь Василий Шуйский, убийца Димитрия, решил перезахоронить останки Годуновых. Гробы Бориса, его жены и сына были вырыты с бедного кладбища Варсонофьевского монастыря и с царственным великолепием перевезены в Троицкий монастырь. Для участия в процессии была спешно привезена из Белозера инокиня Ольга. Бледная, изможденная, словно только восстала от тяжелой болезни, она молча шла за гробами. И только в церкви вдруг, словно лишившись рассудка, принялась вопиять о своей горькой доле, приведшей ее от трона в монастырскую келью, лишившей отца-матери, братца любимого…
Вещие сны
(Императрица Екатерина I)
Она рывком села в постели, отшвырнув атласное одеяло, разметав кружево простынь, скидывая с постели ворох подушек. Она любила нежиться на добром десятке подушек, от больших и пышных, что твоя перина, до крошечных сдобных думочек, которые разве что под такой же сдобный локоток подложить способно. Но сейчас было не до неги…
— Свечей! — не закричала — завопила истошно, сама не узнавая своего безумного голоса. — Свечей!!!
Вбежала девка с подсвечником — в пляшущих бликах видно, какое у нее перекошенное, перепуганное лицо: с чего это государыня блажит, словно ее режут?
Уж лучше бы резали, честное слово!
— Еще свечей! — снова заорала Катерина. — Живо!
Вбежала другая девка с подсвечником, тоже трясясь от страха.
— На постель светите! — приказала Катерина, лихорадочно водя руками по простыням. — Ближе! Светите!
Девки добросовестно светили, капая растопленным воском на голландское шелковистое полотно. В другое время государыня непременно вызверилась бы: «Дуры! Аккуратней!», однако сейчас она ничего не замечала.
— Ну? — спросила тоненьким, девчоночьим, боязливым шепотком. — Видите? Нет? Тогда ищите! Под кроватью ищите, ну!..
Девки, привычные к беспрекословному повиновению, к тому же еще не вполне проснувшиеся, пали на колени, задрав пухлые зады, принялись шарить под кроватью. Катерина тоже на коленях переползала то к одному краю огромного ложа, то к другому, боязливо приподнимала кружевные подзоры простыней, вглядывалась и взвизгивала, когда ей что-то чудилось в мельканье теней. В конце концов девки приустали шарить по полу, и одна из них, бывшая побойчее, осмелилась спросить:
— Матушка, скажи, Христа ради, чего ищем-то?
Катерина высунула из-под рубахи голую ногу и пнула говорунью:
— Тебе-то что? Ищи знай!
— Да нету здесь ничего! — взмолилась девка, у которой уже саднило колени и ломило спину. — Ни тараканов, ни мышей.
— Каких мышей? — хмыкнула Катерина. — Чтобы я из-за каких-то там мышей с ума сходила? Ни мышей, ни крыс, ни пауков, ни лягушек я не боюсь, а вот змей… Змей ищи, змей! Больших, черных!
Раздался слитный вопль, девки вмиг выскочили из-под кровати, словно их вымело метлой, а потом каким-то непонятным образом оказались сидящими на постели рядом с Катериной. Они поджимали под себя ноги и тряслись точно так же сильно, как их госпожа, которой от их страха стало еще страшней. Теперь кровать ходила ходуном.
Наконец у той самой девки, которая спросила, чего они ищут, рассудок взял верх над припадком ужаса, и она робко спросила: