Царица любит не шутя (новеллы)

Прасковья о неудачливом браке дочери весьма печалилась и наконец выхлопотала у Петра позволение Катерине оставить супруга. Катюшка поселилась в Измайлове вместе с Анной. Однако к тому времени она не в меру раздалась вширь, как-то опростилась, сделалась, словом, обычной бабой — а значит, утратила всякую привлекательность для Петра, который, при всей своей неразборчивости («В теле его величества живет легион бесов сладострастия!» — говорили о нем близко знающие его люди), любил в женщине не столько изобилие плоти, сколько изюминку, словно в сладких булочках-жаворонках, кои пекут на день Сорока Мучеников и в коих не столько сладкое тесто едят, сколько изюминки из него выбирают.

Только успела Прасковья утешиться, что любимая дочь и внучка теперь под ее крылышком, как новая новость — брату Василию Федоровичу грозит опала! А все почему? Да потому, что решился поучить жену кулаками!

Велика беда?! Небось для того бабы и замуж идут, чтобы битыми быть!

Прасковья словно забыла, что сама-то она ни разу битой мужем не была. А дочку Катюшку разлучила с мужем именно потому, что герцог Карл-Леопольд слишком часто давал волю рукам. Брат же ее не просто давал рукам своим эту самую волю — бивал жену смертным боем! Она просила развода, за нее вступался отец ее, знатный царедворец и дипломат Григорий Долгорукий, — ну а за Салтыкова горой стояла Прасковья Федоровна. Она беспрестанно просила заступничества и у Петра, и у Катерины Алексеевны. И до такой степени осточертела им, что они стали пропускать эти просьбы мимо ушей, а на письма царицы отвечать и вовсе прекратили. Тем паче что доводы Долгоруких против Салтыкова были совершенно справедливы…

Узнав о таком небрежении государя и его жены, Прасковья Федоровна пришла в ярость. И немедленно принялась изливать эту ярость в посланиях единственному человеку, который ее понимал, который ей сочувствовал, который ее любил и которому она могла довериться вполне, — в письмах к Василию Юшкову, находившемуся в это время в одной из своих вотчин. Конечно, она не обезумела настолько, чтобы открыто доверить бумаге свое недовольство царем, а пуще — «этой змеей подколодной, коя его против любимой невестки наущает». Под «змеей» разумелась та, что прежде звалась «сердешнинькая государыня-царица». Прасковья припомнила ей теперь и ревность к Катюшке, из-за которой Петру пришлось поспешить с поисками мужа для племянницы, вот и отдал ее за кого ни попадя. То есть в несчастливом браке дочери Прасковья тоже винила императрицу! Все пени Прасковьи были надежно упрятаны под причудливое сочетание букв и цифр, которые царица и ее любовник несколько лет назад сами для своей секретной переписки придумали. Ведь иногда так надоедает притворяться! Так хочется дать волю чувствам и отвести душу в откровенной ругани мнимых друзей и тайных неприятелей!.. А изругать Катерину в потайном письме для Прасковьи было как в жару холодной водицы испить.

«Цифирная азбука», придуманная любовниками, на самом деле была проста. Все буквы перенумерованы, подряд и наоборот. Буква, употребляемая первый раз, обозначалась цифрой из первого, прямого перечня нумерации, во второй — из второго, обратного, а попадаясь в третий раз, она так и писалась буквою. Титлы ставили над цифрами, как над буквами, ради путаницы постороннего глаза — буде ему письмо попадется. Количество слов в строке было не произвольное — тут имелись свои хитрости, опять же путаницы ради.

Впрочем, Прасковья Федоровна верила в свою осторожность и в осторожность Василия Алексеевича. Они и впрямь оба были бережны с подобными опасными письмами и по прочтении сразу же сжигали их. Один-единственный раз Юшков отступил от сего правила… и надо же тут было взяться подьячему Деревнину!

В это время царица и Юшков были оба в Москве. Наездами в старую столицу Прасковья останавливалась в доме брата. Юшков хватился пропавшего письма, но вскоре узнал, где оно: Деревнин о находке не молчал, он хотел отнести ее в полицию, а то и прямиком передать государю. Правильно смекнул подьячий: ну кто станет о вещах неважнецких цифирью непонятною письма писывать!

Прознав, где опасная бумага, Прасковья и Юшков немедля решили ее у Деревнина вымучить. В те времена при боярских домах имелись этакие казенки — особые помещения вроде домашних тюрем. При случае там можно было и пыточную камеру устроить… что и сделал Василий Юшков, захватив Деревнина.