Царица без трона

Какой-то рыжий, с бледно-голубыми глазами, пылающими радостью так, словно все происходящее было самым счастливым днем его жизни, подступил к раненому и сорвал с него окровавленный кафтан, содрал сапоги, причинив вывихнутой ноге такую боль, что Димитрий не удержался от крика.

– Молчи, враг! – прикрикнул рыжий. – Холодно тебе? На, прикройся! – И напялил на царя дырявую гуньку [71].

– Ого! – радостно захохотал пробившийся в первые ряды дьяк Григорий Валуев. – Смотрите! Каков царь-государь всея Руси!

Валуев, пока шла погоня за Димитрием и грабеж дворца, оставался в последних рядах по причине природной трусости. Однако теперь ему во что бы то ни стало хотелось показаться, как-то выставиться, чтобы его запомнили и сказали потом Шуйскому: вот, мол, дьяк Валуев зело усердовал…

Впрочем, самого Шуйского при расправе с Димитрием не было. Он оставался внизу, у собравшейся под окнами Кремля толпы, боясь выпустить ее из-под своего влияния хоть на миг, прекрасно понимая, сколь переменчиво мятежное счастье, и опасаясь, что удача Димитрия еще не совсем отвернулась от него. Шуйский мог успокоиться только в тот миг, когда сердце его соперника вовсе перестанет биться.

А наверху всячески потешались над переряженным царем:

– Вот так царь!

– О, у меня такие цари на конюшне навоз гребут!

Кто-то тыкал ему растопыренными пальцами в глаза, кто-то щелкал по носу, кто-то драл за уши, а другой пинал под ребра… Они хотели, чтобы Димитрий взмолился о пощаде. Но разве царь может молить о пощаде чернь? Особенно если этот царь – сын Грозного?

Димитрий больше не размыкал губ даже ради того, чтобы усовещивать их. Молчал мертво.

Валуев приподнял его, лежащего, повыше, ударил по щеке и вскричал:

– Ты, бляжий сын, кто ты есть таков? Говори, расстрига, кто твой отец? Как тебя зовут? Небось Гришка Отрепьев? Откуда ты взялся на нашу голову?

Димитрий приоткрыл заплывшие кровью глаза и проговорил, еле размыкая разбитые губы:

– Вы меня хорошо знаете, ведь присягали мне всем народом. Я сын царя Ивана Васильевича! Если все еще не верите, призовите из Вознесенского монастыря мою мать, царицу Марфу. Вынесите меня на Лобное место, я докажу народу, что я царь!

Сила его духа, его слова убеждали. Кто-то, какой-то простодушный человек высунулся в окно и крикнул вниз, Шуйскому: мол, государь требует призвать его мать и хочет говорить с народом.

Эти слова произвели на Шуйского и его ближайших сообщников убийственное впечатление. Да что же с ним делать, с этим проклятущим Димитрием?! Вот уже повержен во прах, а кто-то продолжает звать его государем! Но самое страшное – это возможное свидетельство Марфы. Уж она-то доподлинно знает, кто таков этот Димитрий! Не зря встречалась недавно со своим братом Афанасием, а тот имел долгий разговор с Бельским! Если сейчас выйдет на свет та давняя история с подменою, Димитрий еще может взять верх, а ему, Шуйскому… О, князю Шуйскому быть тогда на колу!

Василий Иванович обменялся затравленным взглядом с князем Иваном Голицыным. Этот воевода некогда был бит Димитрием возле Кром, на близких подступах к Москве, а потом повязан своими же стрельцами, перешедшими к сыну Грозного. Ему пришлось долго лежать связанным в шатре, отрок отгонял от него мух зеленой веткою, после чего, случалось, князя Ивана спрашивали чуть ли не посторонние люди: «Каково тебя под Кромами мухи не заели?» Голицын сохранил неумирающую ненависть к молодому царю, оттого и примкнул к мятежникам так охотно. Его тоже напугала возможность призыва царицы Марфы. Мигом вообразив свою собственную печальную участь в случае поражения, Голицын завопил, словно его ткнули шилом в бок:

– Я только сейчас был у царицы Марфы, она отреклась от расстриги. Говорит, что это не ее сын: она признала его поневоле, страшась убийства, которым он ей грозил, а теперь отрекается от него!

– Сын Марфы убит в Угличе, другого Димитрия нет и быть не может! – подхватил Шуйский, а потом повернулся к окну и прокричал: – Слышали?

– Слышали! – ответил Валуев, протискиваясь к окну и радуясь, что вот наконец попался вождю восстания на глаза. – Что с еретиком делать?

– Бей, руби его! – приказал Шуйский, и голос его был подхвачен толпой:

– Бей, руби его!..

– Что долго толкаться! – воскликнул рыжеватый человек. – А не надоело ли еретику голову на плечах носить?

Он взмахнул саблей, но тут Валуева словно ветром от окна отнесло. Он успел взвести курок заряженной пистоли и спустить его, опередив рыжего.

Пуля попала прямо в сердце Димитрию.

Май 1606 года, Москва, дворец царя Димитрия

Марину не видел никто – она же видела все.