Царица амазонок

– Наши молитвы были услышаны, – сказала ей одна из освобожденных жриц по имени Пилла. – Совершенно очевидно, что это браслет Лилли помог нам вновь обрести свободу. Давайте же поблагодарим богов…

– Может, нам лучше начать с того, чтобы поблагодарить Мирину? – возразила Питана. – Она не знала ни минуты отдыха с тех самых пор, как вас увезли.

– Думаю, нас всех не мешало бы поблагодарить, – перебила ее Эги. – Давай не будем взваливать на одну только Мирину всю тяжесть твоей благодарности…

Никто не осмелился спорить. После того как жрицы провели все утро, пытаясь угомонить бившуюся в истерике Кару, которая наконец-то, к счастью, погрузилась в сон, у женщин просто не осталось сил для новых трагических спектаклей. И ни одна из них даже не попыталась задавать какие-то вопросы той девушке, которую они прихватили с собой из Микен; она лишь сказала им, что ее зовут Еленой, а о большем ее не спрашивали.

Все утро Мирина просидела на корме, не сводя глаз с Лилли, а затем все-таки решила отправиться на поиски Париса. Она нашла его на носу корабля, погруженного в беседу с Энеем и Даресом.

Ни один из мужчин даже не улыбнулся, когда Мирина приблизилась к ним; мрачно кивнув Парису, двое остальных быстро извинились и ушли. Но и Парис, похоже, не имел особого желания разговаривать с Мириной; повернувшись к ней спиной и уставившись на водную гладь, он как будто и не замечал присутствия девушки.

Несмотря на его явно недружелюбное настроение, Мирина решилась заговорить с ним:

– Ты хотя бы позволишь мне принести извинения?

Когда Парис ответил, его голос дрожал от негодования:

– Что я позволю… Или чего я не позволю, похоже, тебя не слишком заботит.

– Но я…

Парис повернулся к ней лицом, пылавшим от раздражения:

– Мирина, я не из тех людей, которых интересуют приятные слова и обещания… В особенности когда твои поступки так нагло противоречат им. Если ты считаешь своим долгом извиниться, приноси извинения моим соотечественникам. Именно они станут жертвами моей идиотской веры в тебя. Греки ведь теперь никогда не поверят ни единому слову троянских мореплавателей… – Слишком расстроенный для того, чтобы закончить мысль, Парис снова отвернулся от Мирины, покачивая головой. – Мне даже спрашивать не хочется о том, что произошло ночью. Но все же я должен знать. Ты умудрилась освободить свою подругу, это я уже знаю, но не представляю пока что, какую цену мне придется за это заплатить.

– Может быть, они подумают, что она сама сбежала… – начала было Мирина, но Парис не дал ей закончить.

– Ты хочешь сказать, что вы сумели пройти во дворец и выбраться оттуда незамеченными?

Мирина замялась, потом вскинула голову и посмотрела прямо в глаза Парису:

– Сын царя мертв. Он остался на полу собственной тюрьмы… Но те, кто нас видел, болтать не станут. Никто не умеет молчать так, как женщина, полная ненависти.

Парис ненадолго прикрыл глаза. Когда же он снова их открыл, то как будто постарел лет на десять.

– Будь я человеком, живущим по правилам… Нет, будь я мудрым человеком, я бы тотчас же развернул корабли и отвез всех вас обратно. Но я не таков, увы. Если бы я был богом, уж поверь, я бы наслал на злобные Микены десятки молний и бил бы по этому городу снова и снова… Но я человек, и, похоже, мне придется удовольствоваться тем, что я могу ударить по ним лишь оскорблением, а потом удрать как можно быстрее. – Видя, что Мирина готова начать спорить, Парис резко покачал головой, запрещая ей открывать рот. – Лучшее, что ты можешь сейчас сделать, – это держаться подальше от меня. Иди к своим сестрам. И больше не показывайся мне на глаза. Через два дня, если ветер будет попутным, мы доберемся до Эфеса. Я собирался предложить тебе поселиться в Трое, но при сложившихся обстоятельствах не могу этого сделать. Куда ты надумаешь отправиться дальше, дело твое, но в Эфесе мы распрощаемся.

После трех дней мучительного молчания и обвиняющих взглядов команды сестры Мирины испытали искреннюю радость, когда корабли добрались до побережья. Подгоняемые начинавшимся штормом корабли троянцев буквально ворвались в порт Эфеса и под сильным ветром не смогли даже сразу бросить якоря. Всю ночь суда болтались у причалов, ударяясь о них бортами, и к утру все уже были на ногах и сновали по кораблям, оценивая ночные повреждения.

– Спешить некуда, – сказал Парис Мирине, когда она подошла к нему, чтобы попрощаться. – Мы все равно не сможем уйти отсюда, пока все не починим.

Он посмотрел на Мирину, и она с облегчением увидела, что после трех суток упорной отстраненности гнев Париса немного поутих.

– Но если ты и твои сестры готовы уйти – а я вижу, что вы готовы, – то позвольте мне отвести вас к правительнице Эфеса. Как вы скоро поймете, я не случайно привез вас именно сюда.