Царевна Волхова

— А вот жена его… сама видишь. Знаешь, для меня деньги никогда не были самоцелью. Скорее, наоборот — их присутствие в кармане того или другого было как красный сигнал светофора: стоп, сюда хода нет! Стремление набить карман всегда значило для меня какую-то узость и одномерность души. И как правило богатство дается тем, чья система ценностей далека от моей. Ты меня понимаешь?

Эля кивнула.

— А сейчас я думаю, что все это чушь собачья! Важно, чем живет человек, как дело делает — если честно, хорошо, если он других колесами напропалую не давит, то… почему бы ему и не богатеть? Правда, такое редко бывает. Но бывает! Вот Некрасов — он ведь богатейший был человек. Заводы имел. Что, от этого его поэзия стала хуже?

Эля посмотрела на маму как-то… недоверчиво, что ли. Но ничего не сказала.

— Просто нам трудно сейчас, девочка моя, — Тася крепко обняла дочь, прижала к себе. — Но мы выкрутимся. Так ведь?

Эля засопела носом, обломала ветку у березы, мимо которой они проходили, и швырнула её на дорогу.

— Эй! — шутливо шлепнула её Тася. — Не потереть ли тебе кончик носа?!

Глава 7 СЛОМАННЫЙ ПРАЗДНИК

— Мам, ты чего? Плохо себя чувствуешь?

— Да нет, Эленька, все в порядке.

— Но я же вижу! Ты вся какая-то перевернутая.

— Не обращай внимания. Просто как-то… нехорошо на душе.

— Что, мам, опять был сон?

— Никаких снов. Спала как убитая!

А Эля сегодняшней ночью опять видела тот же свой странный сон. Только плыла она теперь на поверхности… а вокруг плавали мертвецы. Мужчины и женщины. С белыми вытаращенными глазами. Колыхались на воде, точно отвязавшиеся лодки. Она проснулась в поту, ожидая того, что последовало вслед за тем её первым сном… но волка не было. Его не было в комнате. Но она знала, что он где-то рядом.

С раннего утра восьмого марта Тася была сама не своя, места себе не находила. То ли близкая перспектива приезда толпы незнакомых людей, то ли ещё что… Да ещё этот снег! Он валом повалил с утра — и это восьмого-то марта! Скоро вся Загорянка была укрыта свежим пушистым покровом, сверкавшем при мягком свете неяркого солнца.

Дети просились гулять, но она отказала: мол, в такую пургу и заблудиться недолго. Младшие во главе с Мишкой слонялись по саду и только Эля не отходила от матери.

— Мамуль, может тебе принять что-нибудь?

— Что? Сон-траву? — резко обернулась к ней мать.

— Ну, не знаю… — смешалась девочка. — Может, что-нибудь успокоительное. Валерьянки там…

— А, Элька! — Тася махнула рукой, зябко поежилась. — Сейчас приедут некогда будет кукситься.

К ним вразвалочку, подражая походке отца, подошел Михаил. Руки в карманах, голова низко опущена и кажется вот-вот бодаться начнет. Взгляд изподлобья прищуренный. Нехороший взгляд.

— Анастасия Сергеевна, надо снег разгрести. — Он кивком указал на полянку, окруженную елями, напротив веранды. — Отец сказал, мы на улице будем сидеть… шашлык, все такое… — он глядел на неё вызывающе, видно, страсть как хотелось позлить и довести «училку».

— А ты сам что? Руки отсохли? Возьми лопату и разгребай! — выпалила вдруг Эля, с ненавистью глядя на этого маменькиного сынка.

— А тебя ваще не спрашивают! — он сплюнул через зубы, повернулся на каблуках и пошел прочь, бросив Тасе через плечо. — Пойду пройдусь.

— Миша! — окликнула его Тася.

Никакого ответа. Он брел к калитке, не реагируя на её зов.

— Миша, вернись!

Даже малютка Анечка, почувствовав нараставшее напряжение, завертела головкой, глядя то на брата, то на свою няню. Эля вся напружинилась, готовая сорваться, догнать наглеца и сцепиться с ним…

Между тем, он уж достиг калитки, постоял там с минуту и, точно раздумав, вернулся.

— Если вы думаете, что можете мной командовать, — раздельно, зло проорал Мишка, — то…

— А ну, заткнись! — гаркнула Эля, побелев от гнева. — Да, как ты смеешь говорить так с моей мамой?! Ты… — она сжала кулаки и стояла так, готовая броситься на мальчишку.

Некоторое время они молча стояли друг против друга, сверкая глазами и задыхаясь от гнева. Было ясно: взаимная ненависть, возникшая как любовь с первого взгляда, должна привести к столкновению. На сердце у обоих полыхали молнии. И грозы было не миновать!

Тася совершенно опешила. Она впервые видела свою дочь в такой ярости. Впервые услышала от неё грубо-презрительное: «заткнись»! Тася вдруг поняла, что её Эля, всегда такая сдержанная, ласковая и тихая, может быть совершенно иной. Что несчастья, свалившиеся на них, посеяли в её душе настоящую бурю. И что способна натворить эта буря, она, Тася, не знает…

Эту сцену оборвал шум колес, шуршащих по свежему снегу. К воротам подъезжал мощный «Лендровер». Ярко-красный, как свежая кровь. Урчанье мотора стихло, дверца водителя распахнулась, и косо падавший снег тотчас осыпал фигуру спрыгнувшего в сугроб человека. Он был в светло-голубых джинсах и легкой куртке, без шапки. Строен, изящен, невысок. Запрокинул голову, подставляя лицо нежным пушистым цветам зимы, и рассмеялся. Потом тряхнул головой, толкнул калитку и быстрым пружинящим шагом направился к дому.