Царевна Софья

Тем временем в Кремле уже настало спокойствие. Князь Василий Голицын, убедившись в достаточности охранных мер, уехал в свой особняк в Охотном Ряду. Шакловитый тоже съездил к себе домой на Знаменку, но вскоре вернулся с двумя подьячими и прошел прямо в апартаменты царевны. Разговор между ними продолжался около часа. Содержание его неизвестно, но можно с уверенностью утверждать, что Софья и ее фаворит из соображений безопасности приняли решение не устраивать утром пеший поход в Донской монастырь, а ограничиться присутствием на заутрене в церкви Казанской Божьей Матери в Китай-городе, у стен Кремля. Это видно из последующих действий Шакловитого: выйдя от царевны, он отправился к названному храму, чтобы удостовериться, что Софье во время предстоящего выхода на богомолье ничто не угрожает. По пути он встретил своих денщиков Федора Турку и Ивана Троицкого и «послал их проведать в село Преображенское: тут ли де государь и будет ли к Москве?». Затем Федор Леонтьевич вернулся во дворец и с чувством выполненного долга улегся спать в Грановитой палате. С ним оставались двое подьячих и начальник стрелецкого караула полковник Андрей Нормацкий.

Стрельцы в течение всей ночи находились в назначенных сторожевых пунктах — на Лубянке, перед кремлевскими Никольскими воротами, у главных дворцовых входов и лестниц, а также на Лыковом и Житном дворах в восточной части Кремля. Легко заметить, что все эти заставы и караулы преграждали путь для движения с востока, со стороны Преображенского.

«За час до света» Софья пешком отправилась к заутрене в Казанский собор под охраной стрельцов из четырех полков, вооруженных бердышами. Из приближенных царевну сопровождали только окольничий Шакловитый и думный дьяк Данила Полян&кий. Правительница хотела, чтобы в церковь с раннего утра явился и князь Василий Голицын. Возможно, она рассчитывала после литургии провести там же, в храме, совещание своих ближайших сторонников. По распоряжению правительницы Шакловитый послал в дом Голицына Обросима Петрова, однако вышедший к нему дворецкий объявил:

— Скажи Федору Леонтьевичу, что князь Василий Васильевич не будет для того, что ему неможется.

После доклада Петрова Шакловитый сам поехал к князю и пробыл у него около получаса. В это время Софья слушала акафист и молилась в одиночестве, за закрытыми дверями. Возвращение Федора Леонтьевича из Охотного Ряда к Казанской церкви совпало с приездом из разведки его денщиков Турки и Троицкого, сообщивших:

— Благочестивейшего государя из Преображенского согнали. Ушел он, государь, бос, только в одной сорочке, а куды — того не ведомо.

— Вольно ему взбесясь бегать, — с деланым спокойствием произнес Шакловитый.^{421}

Он сразу же прошел в церковь и до окончания службы оставался с государыней наедине. Вероятно, они о чем-то успели переговорить после заутрени. Строить предположения о содержании беседы сложно из-за отсутствия даже косвенных сведений, но по логике вещей разговор должен был вестись о создавшейся ситуации. Смелый и решительный Шакловитый мог настаивать на походе на Преображенское. Момент был благоприятный: там уже не было царя Петра, но еще оставались ненавистные Нарышкины и Борис Голицын. Повод для их ареста тоже имелся: подметное письмо с предупреждением о намерении «потешных» прийти с оружием в Кремль.

Однако стрелецкий поход против резиденции младшего царя никак не обошелся бы без большого кровопролития, поскольку преображенцы и Сухарев полк составляли значительную военную силу, а Нарышкины и Голицын, конечно, не сдались бы без сопротивления, несмотря на явный численный перевес на стороне противника. Если предположить, что Шакловитый действительно призывал Софью послать стрелецкие полки против Преображенского, то ее реакцию угадать несложно: являясь убежденной противницей кровопролития, царевна не захотела его слушать.

На обратном пути в Кремль Софья сказала сопровождавшим ее стрельцам:

— Если бы я не опасалась, как бы приехали из Преображенского, всех бы передавили.^{422}

В этих словах помимо указания на необходимость принятых прошлой ночью оборонительных мер можно заметить убежденность Софьи в своей правоте и надежду на то, что досадный инцидент исчерпан. Однако это было не так.

Последнее противостояние

На следующий день из Москвы в Троице-Сергиев монастырь явились сбежавшие из своих полков капитаны московских стрельцов братья Василий и Филипп Сапоговы и пятидесятники привилегированного Стремянного полка Ипат Ульфов и Филипп Федоров. Как мы помним, Ульфов был в числе «доброжелателей», отправивших Мельнова и Ладогина с «изветом» к Петру I. Теперь четверо перебежчиков заявили со всей определенностью, что «воры и изменники» Шакловитый со своими сообщниками задумали «смертное убийство» царя Петра и его матери «и всякой свой воровской умысл».^{423}