Царевна Нефрет(Том II)

— Я сделаю для нее египетский шлем, если только сумею соблюсти стиль. Такая милая девушка заслуживает того, чтобы всем нравиться.

Райт не знал, было ли это насмешкой или выражением искреннего восхищения. Тон мастера раздражал его и он хотел побыстрее избавиться от изобретателя, чтобы остаться наедине с Нефрет.

*

Мэри бродила по своим большим комнатам и отчаянно скучала. Муж возвращался домой поздно и, садясь за стол к ужину или отдыхая в кресле, был не расположен к разговорам. На вопросы отвечал коротко и все более механически, как если бы сами ответы утомляли его.

Можно было бы пригласить гостей — на чай, танцы, музыкальную вечеринку, но радушно встречать и занимать их — требовало усилий. Райт мог клятвенно пообещать вернуться вовремя и вовсе не прийти; в каком положении окажется тогда хозяйка? В музее, со своими папирусами, муж решительно утрачивал всякое чувство времени. А может, дело в том, на что намекал тогда секретарь?

Мэри сама не знала, стоит ли и дальше задумываться над гнетущей домашней обстановкой или забыться среди друзей и развлечений. Но все-таки ей нужен был кто-то рядом, с кем можно было бы поделиться мыслями и впечатлениями… Может, пригласить барона? Но она пугалась его больших жадных рук.

Мэри стояла у широкого окна, выходившего на заднюю аллею. На другой стороне улицы — авто с лениво развалившимся за рулем шофером. Это вечно ждущее авто наводило на нее непонятную грусть. Отвела глаза, стала рассматривать узоры на коврах, по которым столько раз проходила.

Бессознательно подошла к фортепиано и начала барабанить тустеп, потом онстеп и другие шумные мелодии. Недовольно ударила раскрытой ладонью по клавиатуре своего «Бехштейна» — впервые, вероятно, ощутившего на себе такой удар. Струны застонали.

Мэри поспешно оделась, села в авто и поехала в город. Ходила по магазинам, вспоминала все безделушки, которые покупала когда-то от нечего делать, встретила в кондитерской нескольких знакомых, выпила чай, съела несколько пирожных, выкурила несколько папиросок и вернулась домой к обеду. Райт с каждым разом ел все торопливей, словно ему жаль было тратить время на такую лишнюю вещь, как обед. Он спросил у Мэри, какая сегодня погода — будто и вовсе не выходил из дома.

— Зависит от того, кто и как чувствует… Иногда солнечные дни кажутся хмурой осенью, — ответила Мэри, стыдясь своей откровенности.

Райт не заметил в ее словах ни тени признания.

— Да-да… — машинально повторил он, — все зависит от того, кто и как чувствует…

*

Пикок писал Райту:

«Ваши рассказы о Нефрет напоминают чудо или сказку, а наши трезвые времена не признают ни чудес, ни сказок. Да, те люди, которых Вам хотелось бы оживить, жили чудесной жизнью… как Вам, по крайней мере, видится. А не кажется ли Вам странным, дорогой Райт, что именно наши земляки — ибо и в Вас течет английская кровь — о которых весь мир говорит только как о спортсменах и промышленниках — создали самые замечательные сказки? Возьмите для примера Оскара Уайльда. А забытые теперь прерафаэлиты — не рассказывали ли и они сказки, все явственней смешивая правду и фантазию? Я даже сказал бы, что именно англичане создали произведения, в которых фантазия звучит наиболее убедительно — таковы Шекспир, Стивенсон, Эдгар По, Киплинг, Уэллс.

Я упоминаю об этом только потому, что объясняю для себя Ваш подход к опытам над Нефрет Вашим английским происхождением. Не сердитесь, но иначе я не могу принять как удовлетворительные научные основания изложенных Вами фактов. Вы сумели облечь творения Вашего воображения в реальные образы. Возможно, здесь сыграло свою роль ясновидение, которому наука также придает большое значение. Талисманы, на которые Вы, в отличие от других, уже обратили внимание в своей книге, могут послужить примером этой научно разъясненной тайны. Я легко могу поверить, что в состоянии транса Вы прожили иную жизнь, наполнив ее образами, что взрастило ваше жадное воображение. Эти впечатления были почерпнуты из жизни — хотя лишь бессознательно восприняты, утаены. Я отнюдь не собираюсь опровергать то, что Вы с такой решительностью утверждаете, однако полагаю, что в своей теории Вы слишком смело заполняете пробелы, перед которыми в задумчивости останавливаются Ваши старшие коллеги-исследователи. Ваши гипотезы блестящи, они возможны, но остаются фантазией. Помните, что Ваш незабвенный покойный учитель, Стакен, был первостепенным воплощением строго научного метода.