Царевна Нефрет(Том I)

Райт схватился за карандаш и начал набрасывать на листке бумаги план здания. На минуту задумался, будто вспоминая что-то забытое. Его набросок существенно отличался от чертежа директора, который был удивлен самоуверенностью молодого исследователя. Последовал короткий спор, в ходе которого Райт с полным спокойствием привел самые убедительные доказательства и опроверг все аргументы директора. Он говорил с убежденностью очевидца. Фотографии, которыми директор пытался подкрепить свои доводы, Райт сумел сложить в такое гармоничное целое, что возразить было нечего.

«Этот юноша далеко пойдет», — подумал директор, распрощавшись с Райтом.

Райт и впрямь был молод, а когда воодушевлялся, выглядел еще моложе.

Их дальнейшие беседы окончательно приняли дружеский характер. Директор избрал теперь более осторожную тактику. В ответ на ловко поставленные вопросы он получал от Райта подробные разъяснения и затем немного дополнял их, благодаря чему создавалось впечатление, что он писал о вещах, прекрасно ему известных. Райт не замечал этих уловок и охотно разрешал затруднения директора, ничуть не претендуя на авторские права.

Одна из таких бесед с директором едва не завершилась неприятной стычкой. В этом разговоре принимал участие и третий собеседник — лорд Карнарвон, недавно вернувшийся в Каир.

Лорд рассказывал о своих сенсационных раскопках. Не скрывая удовольствия коллекционера, показывал фотографии. Его находки бесспорно превосходили все найденное до сих пор; среди них были изысканные произведения великих неизвестных мастеров.

Директор говорил осторожно и воздерживался от осуждения. Но наконец, покраснев, он с некоторым волнением сказал:

— Я не понимаю вашего пристрастия к осквернению могил. Повседневная жизнь египтян нам хорошо известна, и на основании этого мы можем воссоздать картину их духовной жизни. Зачем же еще и вторгаться в их гробницы..? Вы первым, — обратился он к лорду, — начали бы протестовать, оскверни кто-либо почитаемые вами как святыню гробницы в Вестминстере или вздумай раскопать могилы ваших уважаемых предков, как вы поступаете с египтянами. Я не сомневаюсь, что коллекционер или обыкновенный смертный может найти там немало интересного для себя. Ваш род стал частью истории Англии и упоминается у многих знаменитых авторов. Но вы позволили бы сделать хотя бы один снимок с бренных останков одного из ваших славных предков и опубликовать его в иллюстрированных журналах по всему миру? А в Египте это позволительно — наши мертвые, дескать, стали достоянием истории… Не подумайте, что я втайне интригую против вас. Нет, я говорю открыто — я приму все меры к тому, чтобы помешать вам тревожить покой умерших.

— Благодарю за откровенность. Я всегда предпочитаю знать врага в лицо. Я не откажусь от поисков вещей, которые, по моему мнению, грешно было бы оставить в земле. Перед нами открывается новый мир. Старые, забытые нами традиции должны снова возродиться. Наша художественная культура, траченная мраморами из высохшего эллинского источника — погибает! Египет таит в себе красоту, остававшуюся в забвении тысячи лет. Сокровищ его хватит на много поколений. Сегодняшняя купеческо-меркантильная эпоха обязана измениться. Духовные богатства Египта лежат как капитал, который неуклонно рос за счет процентов, и неудивительно, что нас ошеломляют все новые и неожиданные открытия. Добыть как можно больше этих богатств я считаю задачей всей своей жизни. Только незначительная их часть представлена в наших музеях. Но важнее всего не статуи, не папирусы, а те мелочи, в которых проявляется любовь к жизни и понимание красоты, тот свойственный Египту дух, что так близок и понятен нам, ибо мы уже по горло насытились эллинизмом и начинаем отходить от него!

— Грабители могил, — чуть слышно прошептал директор сквозь зубы.

О Карнарвоне рассказывали, что он, несмотря на внешний облик спортсмена, питал тягу к изящному, был необыкновенно впечатлителен и во время игры в гольф составлял в уме сонеты. Однажды он продал за бесценок свое собрание прерафаэлитов и гобелены из мастерской Уильяма Морриса[13] — и предпочел обить стены кабинета обычной серой тканью без всяких украшений.

Три года он посвятил занятиям в музеях Каира, Берлине и Париже. Когда вернулся, повесил в большой зале изображение многорукого солнца, которое нарисовал, как он уверял, один известный художник. После этого лорд продал половину своих угодий, уехал в Египет и здесь, по выражению директора, принялся «осквернять могилы». В Англию он высылал ящики с находками, выписывая на фрахте «без означенной ценности». Следуя своему вкусу, Карнарвон приобретал произведения, которые после вдохновляли утонченных художников, приводили в восторг любителей искусств и даже широкую публику покоряли своим очарованием.