Царевна-Хохотунья

— А эти ужасы про душегубов в заснеженном лесу? У меня пот выступил от страха. Этот летописец просто покорил меня. Как же он рассказывал, с ума сойти можно. И ничего, ничегошеньки смешного в этом нет. А ей все — смех, все — потеха.

— Да что с него-то взять, с этого летописца? Он же только летом пишет, а история о зиме. Наврал всё.

Царь призадумался, глянул на Второго советника, важно покивал.

— Как обычно, ты прав. Повышаю тебе жалованье.

Ваня хмыкнул и отодвинулся от высоких дверей. Вообще-то он знал, что подслушивать плохо, но ничего не мог с собой поделать. Ему хотелось узнать, удалось ли кому успокоить Царевну. Тем более стражники как раз удрали занимать очередь в опочивальню Царевны, так что подслушивать никто не мешал.

Ваня снял колпак с бубенчиками и любовно обнял его. Никто не смог заставить Царевну-Хохотунью перестать смеяться. Лучшая новость за день!

— Да почему ты ничего не сказал? Стоял, как дурак, и молчал?

— А сам-то? Отвесил поклон и застыл, как статуя!

— А ты видел ковёр в ее комнате? Это же произведение искусства!

— Ой, дурак. Не на ковёр надо было смотреть. Эта Царевна — самая прекрасная из женщин! Я даже дар речи потерял!

Ваня спрятался за угол и ещё несколько минут слушал, как перебраниваются стражники. А потом вдруг ноги сами принесли его к опочивальне Царевны. Кандидатов больше не было. На сегодня посещения закончились. Через полчаса Царевна ляжет спать. Потому надо действовать немедля.

Ваня знал, что он не годится ей в женихи. Он — всего лишь Шут. Да и то — Запасной. А она — самая прекрасная женщина на свете. Такой союз невозможен, даже и мечтать о таком нельзя. Но зато он сможет рассмешить ее. И это воспоминание будет вместе с ним до конца его дней.

Ваня решительно постучал в дубовую дверь и неловко напялил на голову колпак с бубенцами. За дверью послышалась возня и хихиканье. Ваня расценил это, как приглашение войти.

Царевна-Хохотунья лучезарно улыбалась, стоя посреди комнаты. Ваня не заметил пестрых ковров, устилающих пол, драгоценных каменьев, украшающих наряд Царевны. Не заметил он и золотых канделябров, всевозможных меховых шкур и хрустального шара, размером с перезрелую тыкву. А заметил он только ее улыбку. Такую светлую и такую прекрасную, что дыхание перехватило.

Совладав с собой, Ваня громко спросил:

— Знаете, что делает вороная лошадь, когда видит перед собой хорька?

Улыбка Царевны медленно меркла. Ваня, затаив дыхание, ожидал ответа. Пауза затянулась. Тогда Ваня громогласно добавил:

— Ржёт!

Царевна моргнула. Ваня сделал шаг назад. Бубенчики тихонько звякнули. Если бы не они, эта тишина могла бы свести с ума. Ваня уже собрался было бежать, куда глаза глядят. Но не тут-то было. В комнату с истошным воплем ворвался Царь.

— Что с моей дочерью?! Что с ней? Она не смеялась уже пять минут! Она больна?! Что ты с ней сделал?!

— Нет, папенька, все хорошо.

Царь отпустил обмякшего Ваню и бросился обнимать дочь.

— Где болит, золотко? Что не так? Что ты с ней сделал, Шут?!

— Я — всего лишь Запасной Шут, Ваше Величество.

— Понимаю. Конечно, — мягко отозвался Царь и даже попытался улыбнуться, затем резко округлил глаза, раздул ноздри и заорал не своим голосом. — Что ты с ней сделал, Запасной Шут?!

— Я… Я пошутил.

— Извини, что-что ты сделал?

— Пошутил, — смущенно повторил Ваня и уставился на свои полосатые башмаки.

Царь покосился на задумчивую дочь, потом снова на Ваню и приобнял обоих за плечи.

— Стало быть, играем свадьбу, — беззаботно подытожил он.

— Да разве же так можно? — воскликнул Ваня и попятился к двери. — Я ведь даже и не Шут толком. Драю полы, мою посуду, иногда где-то полку прибью. Я — Запасной Шут. Шут, который ни разу никого не рассмешил! Даже когда я падаю, люди кривятся или делают вид, что ничего не заметили. А я тренировался! Я тренировался падать смешно!

— Ты закончил свою речь? — поинтересовался Царь.

— Нет ещё, — с поклоном ответил Ваня и опустил глаза. — Я люблю Царевну-Хохотунью всей душой. Но я не гожусь ей в женихи. Посмотрите на эти бубенцы? Они не вписываются в эту обстановку!

— Теперь все?

— Я…

Царь решительным жестом заставил Ваню замолчать.

— Сынок, ты себя недооцениваешь. Ты говоришь, что ты — Шут, который ни разу никого не рассмешил. Но ты сделал гораздо больше. Ты привёл в чувство мою любимую дочь. Конечно, я не против ее смеха, но ведь всем подданным этого не объяснишь. Как говорят: делу время, потехе — час. Всего час, понимаешь? А она смеется уже восемнадцать лет, сама устала, наверное. И не глупи, ты женишься на моей дочери. И будешь рассказывать ей шутки, если это потребуется.

— Но разве люди не будут смеяться? — с надеждой спросил Ваня, позвякивая бубенцами. — Молодая Царевна и Запасной Шут? Разве это не похоже на самую настоящую комедию?

— О, разумеется, нет, — возразил Царь и нахмурил кустистые брови. — Никто не посмеет смеяться над царской семьей!

— Но, может, хотя бы кто-то один? — упорствовал Ваня. Радость переполняла его, но осталось одно незаконченное дело: он должен быть рассмешить хоть кого-то.

Царь окинул Ваню благодушным взглядом и заулыбался.