Царь Зла

— В этом несчастном происшествии, — воскликнул он в заключение своей речи, — куда ни взгляни — всюду тайна, всюду мрак! Подумайте об этом, господа судьи! Истина бывает часто скрыта под такой густой, непроницаемой мглой, что человеческий глаз не в силах распознать во мраке ее божественные формы. Тогда кончается сфера физических чувств, и на сцену выходит совесть. И вот я смело и открыто заявляю вам, господа судьи, что вопреки страшнейшим уликам, человек этот невиновен! Слабость — вот единственное его преступление! Но он не обагрял своих рук кровью! Господин прокурор требует для него смертной казни, но вы, я уверен, не согласитесь на это. Как бы сильны ни были подозрения, вам не хватит доказательств. И, быть может, на следующее утро после того рокового дня, когда эта молодая, прекрасная голова падет на плахе, вы услышите ужасные слова: «Вы осудили невинного!» О, не берите на себя такой страшной ответственности! Если человек этот виновен, дайте ему время на раскаяние, он может еще исправиться, загладить свою вину. Если он невиновен, то не лишайте его жизни, сил, надежды. И чтобы истинный свет пролился наконец на это темное дело, не гасите его во мраке могилы!

Вот каков был приговор присяжных.

На все вопросы касательно виновности подсудимого они единогласно отвечали:

— Да, виновен.

Даже никаких смягчающих вину обстоятельств!

Жак был снова отведен на скамью подсудимых выслушать решение своей участи.

Он поражен был расстроенным видом своего защитника, когда этот благородный, великодушный человек подошел к нему и, с чувством пожимая руку, прерывающимся от волнения голосом сказал:

— Мужайтесь!

Жак понял все.

Гордо поднял он свою прекрасную голову, и ясным, безмятежным спокойствием осветилось его лицо.

Председатель взволнованным голосом прочел приговор.

Жак был осужден на смерть.

— Господа, — громко и торжественно произнес несчастный молодой человек,— да простит вас Бог! Не вы виновны в моей гибели. Я — жертва злого рока.

С этими словами он вышел в сопровождении жандармов из зала суда. Затем он был отвезен в тюрьму и помещен в мрачной камере, предназначенной для осужденных на смерть.

Беспрекословно исполнял он все, что ему приказывали. Он был покорен как ребенок, и в глубине души говорил себе:

— Это справедливо! Бог наградил меня жизнью, а я не сумел ею воспользоваться, не сумел выбраться на честный путь, стать полезным членом общества. Я ни на что не годен! Я лишний в этом мире! Теперь уже слишком поздно. Я умираю. Отлично! Я искупаю свое прошлое!

Но вот пришел к нему защитник и стал убеждать подать кассационную жалобу.

Молодой человек отказался.

— К чему это? — сказал он. — Все мои страдания кончены. Смерть будет для меня освобождением.

— Но, по крайней мере, хотя бы подпишите просьбу о высочайшем помиловании!

— Нет, сударь! Только, пожалуйста, не приписывайте эту непоколебимую решимость излишней гордости. Чего могу я ждать? Замены казни галерами? Нет, уж лучше смерть!

И он в изнеможении бросился на постель и устремил глаза на клочок неба, видневшийся в узком окошке камеры.

И в самом деле, он чувствовал огромное облегчение. Все было кончено. Не надо было больше бороться. Оставался только один последний шаг — шаг к смерти. Это была теперь конечная цель его жизни, известная и уже верная.

Обретя обычное спокойствие, Жак считал себя достойным любить порядочную женщину.

Он думал о Полине.

Быть может, когда его уже не будет в живых, эта девушка вспомнит о нем если не с грустью, то хоть со слезой сострадания. Мысль эта была для него утешением.

К нему приставили одного из той породы людей, которые у каторжников носят прозвище «барашков», что на их языке означает «шпион». Их обязанность — под видом дружбы войти в доверие к осужденному и разными ловкими приемами добиться того, чтобы тот сознался ему в своем преступлении или выдал сообщников.

С первого же дня шпион отступился от своей задачи.

— Он слишком силен для меня, — решил «барашек».

То, что принимал он за силу — было спокойствием безупречной совести, спокойствием, вернувшимся в истерзанную душу Жака.

Прошло два дня.

Роковая минута приближалась.

Жак продолжал молчать и своими большими глазами, по-прежнему сиявшими детской добротой, казалось, пытался заглянуть в таинственный мир, ожидавший его за гробом.

Защитник был от него в восторге. Человек этот, вначале сомневавшийся в Жаке, теперь был искренно убежден в его невиновности.

Он упросил присяжных подписать просьбу о смягчении наказания и сам вручил ее канцлеру, отчаянно пытаясь расположить его в пользу Жака.

Но все старания этого великодушного человека были тщетны. Ужас, который наводили «Парижские Волки» на всю столицу, требовал кровавого примера. Запирательство преступника, как все определяли нежелание Жака сознаться в преступлении, которого он не совершал, лишало его какого бы то ни было сочувствия.

Приказ о смертной казни был подписан.

А в это самое время Жак спал безмятежным сном, небрежно откинув назад голову, с улыбкой на губах, спокойный и готовый к смерти.