Царь Живых

Клацает зубами по дулу. Давит пальцем босой ноги на спуск. Мозги летят к небесам. Зелёные, гнилые — мозги трупа.

Не долетают и падают вниз.

Глава 11

Кулом. Ольгин Крест.

Адель говорит слова на незнакомом языке.

Страшные слова, запретные слова — до Последнего Дня не должны звучать они. Но звучат здесь, на пустынном берегу.

Воды чуть ниже переката беззвучно раздаются. Посреди реки застывает катер. Когда-то белый с синим, сейчас к этим двум цветам обильно добавился коричневый — от ржавчины. И зелёный — от водорослей. Потоки воды изливаются из разбитых иллюминаторов, из рваных дыр в бортах. Изливаются — и иссякают. Полустёртые красные буквы названия: МАША.

Катер Сани Сорина.

Корабль-призрак.

«Маша-Целка».

«Мария Целеста».

Иван проглатывает комок в горле.

Комок раздирает горло в кровь.

Питер — Кулом. Пять лет назад.

Сидельников не был кабинетным интеллигентом-профессором, как сначала подумал о нём Гедеон, ставший просто Гаврилычем. Не был он и маскирующимся под учёного мародёром, любителем старых икон, — как подумал о нём Гаврилыч потом. Он был и тем, и другим — одновременно.

Пожалуй, немного Сидельников старался походить на доктора Индиану Джонса — сорок семь лет, лёгкая проседь, очки почти без диоптрий, верховая езда, стендовая и пулевая стрельба, чёрный пояс, вместо знаменитого хлыста — нунчаки. Студентки млели. Аспирантки — тоже. Он, не будь дурак, — пользовался.

Серьёзно занимающиеся наукой люди, заслышав его фамилию, морщились — но мимикой и ограничивались, плохого о Сидельникове не говорили. Боялись связываться: был он злопамятен и — все знали — имел дружков-подружек среди профессуры, ходившей во власть во время первой демволны — и не до конца ещё из той власти вычищенных.

На тусовке «Демориала», посвящённой какой-то всеми давно забытой дате, Сидельникову и досталась полупрозрачная папочка с несколькими ксерокопиями старых оперативных документов. Вручившая папочку дама неопределимого возраста страдала логореей и неизлечимыми дефектами речи — но главное он понял. Ему предлагали написать статью о гонениях, коим подвергались бедные верующие в годы тоталитаризма, на примере почти поголовного уничтожения малочисленной секты раскольников-гедеоновцев…

Для виду согласившись, он получил папку в безраздельное пользование. Статью Сидельников писать не собирался ни секунды, заинтересовавшись другим. Два дня назад на его электронный адрес пришло письмо-запрос из-за океана — от посредника, помогавшего Сидельникову сбывать кое-какие раритеты. Серьёзные и богатые люди заинтересовались конкретной рукописью семнадцатого века — Книгой Гедеона. И были готовы заплатить за неё хорошие деньги. Вопрос был в одном — где и как искать Книгу… Полупрозрачная папочка, по странному стечению обстоятельств, давала ответ.

Сидельников, расскажи кто ему, в жизни бы не поверил, что и запрос, и папочку с ксерокопиями организовал один и тот же человек — малограмотный северный рыбак, зимой и летом ходивший в кирзачах и в ватнике с обрезанными рукавами (в кармане — спутниковый телефон и визитки с золотым тиснением). Маркелыч не хотел рисковать в главном своём деле. Четверть века назад Гедеонов Колодезь тоже казался пустым и мёртвым — но Мечник на рыжем коне видел (не глазами), что осталось от группы прорыва, и слышал рассказ её чудом уцелевшего командира — Саранчука.

Сидельников, расскажи ему кто об этом, в жизни бы не поверил.

Зато другие — давно и с большой тревогой поглядывавшие на безвылазно засевшего на севере Второго Всадника — поверили сразу. И за день до отъезда спешно собранной малочисленной экспедиции к Сидельникову пришла девушка с золотыми волосами и запиской от коллеги, доцента Райзера, — коллега просил взять с собой его студентку и зачесть ей поездку как летнюю практику.

Русскоязычный И. Джонс посмотрел на кандидатку в практикантки — и сразу понял, зачем ориентированный не совсем на девушек Райзер поспешил от неё избавиться — дабы пресечь на корню любые сцены ревности от нынешнего своего томного и пухлогубого аспиранта… Посмотрел — и тут же утонул в бездонных синих глазах, напрочь забыв перезвонить коллеге.

Впрочем, Райзер не мог объявить записку подлогом, а практикантку — самозванкой. Уже — не мог.

Кулом. Ольгин Крест. Сейчас.

— А ты?

— Этот путь закрыт для меня, Страж… Ты позовёшь меня — из Гедонья. Поспеши, Страж! И… я…

Она не закончила. Впервые Адель-Лучница не закончила изрекаемую мысль. Ещё один сапфир упал на прибрежный песок — на радость грядущим геологам.

Иван смотрит на Кулом. На катер. Катер застыл неподвижно, быстрая серая вода Креста обтекает его без буруна, без всплеска. Одежда Ивана ещё мокра. Бр-р-р… Но если взять чуть левее, мимо водоворота… Всё равно: бр-р-р!!!

Он смотрит на левую ладонь. На оружие Стражей. И идёт к воде.

Крик сзади:

— Страж!!

Он оборачивается. Губы Ад ель-Победительницы дрожат. Бездонно-синие глаза полны слёз.

— Я люблю тебя, Страж…

Воин, прошедший тысячу Битв, Адель, посланная побеждать, подбегает к нему — совсем как шестнадцатилетняя девчонка подбегает к восемнадцатилетнему пареньку — уходящему победить или пасть….