Царь Живых

И он понял — всё. Всё кончилось. Потому что сердце его остановилось. Это не метафора — совершенно конкретно перестало сокращаться. Кровь замедлила свой бег — и тоже остановилась. И наползала тьма — из углов, с краёв того, что он видел, и оставалось лишь светлое пятно в центре… Там была Адель.

Конец, подумал Ваня и обрадовался: лучше умирать, видя Её (он не знал имени, просто Она), чем оскаленную морду человекокрысы с занесённым куском арматуры — было, было, с ним однажды такое! — и тут же мимолётный оскал крысы исчез, он вышвырнул его из умирающего мозга — была только Адель. Конец, подумал Ваня — и был счастлив.

Потом всё кончилось и началось снова — потому что Адель улыбнулась ему…

И он стал жить.

А может, всё было не так. В смысле, не так романтично. Но пару ударов сердце Вани Сорина точно пропустило…

Вопрос о победителе был снят.

Королева эльфов поняла это сразу — и, колыхаясь величественным королевским телом, подбежала к Адель — поздравлять.

— Ах, Аделиночка, это бесподобно. — Её щебечущий голос был совсем не королевский. Имя Аделиночка сначала резануло по слуху — ну не могло, не могло быть у Неё такое дурацкое имя! — и тут же отозвался дар: ложь! Отозвался болью.

Королева щебетала ещё и ещё, и это было больно — она слишком много лгала. Ване ложь вообще была неприятна чисто физически: но на враньё повелительницы эльфов он реагировал почему-то особенно остро…

А та говорила, как они все любят Адель, и как всегда рады её видеть, и как она, королева, с огромной радостью возложит сейчас венец на эту прекрасную голову, и… — а в голове Вани билось болезненно-гулким молотком: ложь, ложь, ложь… Хотя — на словах о прекрасной голове молоток сделал паузу.

Ваня стоял неподалёку, и слышал их разговор, вернее, монолог королевы, и хотел отойти, спастись от долбящегося наружу молотка, и не мог, и… Но тут произошло чудо.

И тут с Ваней произошло чудо. Обыкновенное маленькое чудо…

Тьфу, господин кадет, как не стыдно… Ну при чём тут Адель?

И при чём тут Любовь?

Разве Любовь происходит? Разве она обыкновенная? Или маленькая?

Маленькое и обыкновенное, господин кадет, — это у вас. Чуть ниже пряжки ремня…

Я не про Любовь, я про чудо. Суть чуда была проста: Ваня научился управлять своим даром. А именно — отключать. Только не спрашивайте, как он это делал…

Кто спросил: как?

Так, опять вы, кадет… Экий вы, право, любознательный… Придётся работать с вами индивидуально.

Вопрос: вы можете объяснить, господин кадет, как вы закрываете глаза?

Да я не про это, я сам знаю, что по команде «отбой», меня интересует механика процесса.

Что? Веки опускаются? Верно, но не исчерпывающе. Вы можете рассказать в деталях и подробностях, как работают мышцы, опускающие ваши веки, как сокращаются их миофибриллы и как расщепляется при этом АДФ? Вы вообще знаете, что такое АДФ? И я не знаю, не суть важно, главное — расщепляется. А может, вам знакомы процессы, происходящие в вашей оптической системе «роговица-хрусталик», когда работают ваши мышцы, опускающие ваши веки, закрывающие ваши глаза по команде «отбой»? Не знакомы…

Вот так и Ваня Сорин не знал, как он делает это — отключает свой дар.

Как всё-таки отключал? Запущенный у вас, кадет, случай. Этиология в тумане, прогноз неутешительный.

Встать! На кухню шаго-о-ом… арш! Доложитесь дежурному.

Гностик выискался…

Остальным довожу: чистым разумом мир не познаешь. Инструмент нужен. Орудие. Желательно — острое. Нож для чистки картофеля вполне подойдёт.

Увидите — вернётся другим человеком.

Ещё вопросы?

Тогда продолжим.

Труба зовёт.

Глава 17

Немая сцена.

Звуков нет. Это не сон — но все звуки куда-то делись. Бывает.

Они едут. Колёса беззвучно крутятся. Это не электричка — здесь нет электричек. Это не скорый поезд — у них нет денег на скорый поезд.

Это — называется «подкидыш».

Вагоны похожи, очень похожи на электричку — но слишком грязны, скамейки изломаны и похабно исписаны. Мир сквозь мутные стёкла кажется мёртвым. Дым — в вагонах здесь курят. И пьют. И едят. И просто живут. И всё это едет. Вокруг много мёртвых, но оставшиеся в живых не пугаются — привыкли. Какая разница — мертвецы довольно бодро ходят, что-то вкладывают в мёртвые рты и мерно двигают челюстями. И курят. И пьют. Только не живут — но внешне это мало заметно.

Мальчик не спит — сжался на скамейке, возле окна в мёртвый мир. В окно он не глядит. Он смотрит на игрушку — джип американской полиции. Марья вообще никуда не смотрит.

«Подкидыш» ползёт вечность. Останавливается у каждого семафора. В каждой деревушке. Деревушки разные — в одних теплится жизнь. Другие — кладбища. Погосты. Но притворяются живыми — как и их обитатели.

Билетных касс нет ни в тех, ни в других. Билеты продаёт человек с толстой сумкой — он тоже толст. Он подходит к ним. Многие не замечают, но он мёртв. Он что-то говорит Марье, мёртвые губы шевелятся.

Билета у неё нет, денег тоже. Мёртвые губы раскрываются шире и чаще — кажется, что сейчас полезут черви. Она уходит с мёртвым человеком.

Мальчик остаётся один.

Она возвращается через двадцать минут или двадцать веков — все часы здесь стоят. Проезд оплачен.