Царь Живых

Не было ничего под небом.

Только алтарь.

Только мальчик с мертво-спящим лицом.

Только он сам – ненадолго. Кровь иссякла.

Он завыл.

Он терзал и мял свою культю – крови не было.

Он сжал изо всех сил, зная, что сейчас упадет и не встанет.

Одна маленькая капля упала на лоб мальчика.

Веки дрогнули…

У-у-уф…

Царь ты, Царь… Веселенькое тебя ждет пробуждение… В компании однорукого трупа… Ничего, справишься, не маленький, четыре года, считай Воин…

Иоанн бредил, уже стоял на коленях.

Мягко клонило набок. Но он все хотел что-то сказать Царю.

Совсем забыл, если встретишь такую девушку, зовут Адель, если жива – ты сразу узнаешь, она очень красивая, скажи, что я…

Иоанн упал.

И замолчал.

Он прошел Путь.

В небе над старой раскольничьей деревушкой Гедоньем дрогнула звезда. Медленно покатилась по небу. Быстрее, быстрее… Исчезла.

Это была злая звезда.

Эпилог

– Дяденька, не умирай!!! Слышишь меня? Не смей умирать! Вставай, дяденька… Открывай глаза!

Все правильно. Но так или иначе придется умереть. Так – от потери крови. Иначе – на рогах Зверей, если они сейчас входят в ворота. Стоит попробовать умереть стоя и с раскрытыми глазами…

Встань, Страж!

Открой глаза!

Он встал. Он открыл глаза.

И увидел новое небо и новую землю.

Ворот не было.

Нависшего над ними стеклянного моря не было.

И не было алтаря.

Осталась воронка, заросшая зеленой травой. Трава шелестела под ветром.

Где был алтарь – точно в том месте – стоял колодец.

Старый замшелый колодец, но ворот был цел – треснувшая бадья висела под ним. В полушаге от сруба стоял мальчик Андрюшка – бывший – и с тревогой смотрел на Иоанна.

Он машинально протянул руку к вихрастой голове – инстинктивный жест, когда ребенок смотрит с тревогой. Протянул левую руку.

Рука была.

Его рука.

Нет, не его…

Не было свежей царапины на мизинце, и следа от кольца на безымянном, и старого-старого ожога на ладони – а в остальном похожа, все на месте.

Нет, не все.

Не было меча, или кинжала, – не было его оружия. Оружия Стража.

Иоанн растерянно провел взглядом по траве – и понял, что меча нет – но он где-то рядом. И Страж может взять его в любой момент. Он может взять. Но правой рукой.

Он взглянул на часы – еще один инстинктивный жест. И бесполезный. Прошли века, прошли эпохи – и механизм стоит сто, миллионов лет. Или не прошло ничего – и стрелка застряла на тех же цифрах.

Он ошибся. Стрелка бодро бежала по кругу.

Прошло примерно полчаса.

Он протянул руку Андрюше: пойдем отсюда, все кончилось.

Не кончилось ничего. И ничего не началось. Просто все остановилось.

Застыл в полете легкий ветерок и шепчущая что-то ему трава; застыла неуверенная, робкая улыбка – только-только появляющаяся на лице мальчика. Застыла маленькая ладошка, протянутая навстречу его руке. Двигаться мог один Иоанн.

Опять! Хотелось завыть… Глотку саднило, глотку жгло оставшимся внутри криком.

Он протянул руку к бадье.

– Не стоит! Здесь горькие воды… Голос за спиной.

– Ну что, Страж? Тяжело? Нелегкий был спарринг?

Спарринг? Это – спарринг?! Иоанн поворачивался целую вечность… По склону воронки к нему спускался человек. В камуфляжной одежде, обагренной кровью. Усталая походка, высокий залысый лоб, трехдневная щетина. Опасности от человека не исходило. На вид лет пятьдесят, подумал Иоанн, не зная, за сколько идет этот год: за век? за тысячелетие? за эпоху? На каждой войне своя выслуга лет.

– Шучу, Страж, – насчет спарринга. – Человек подошел почти вплотную к Иоанну и срубу колодца. – Молодец, хорошо дрался… У нас там тоже было жарко…

Иоанн услышал – легким дуновением, бесконечно далеким эхом – там, откуда пришел человек – топот миллионов белых коней, и звон бесчисленного оружия, и пронзительный, печально-торжествующий зов трубы… И шум крыльев птиц, всех птиц неба – прилетевших пожрать трупы врагов.

Человек уселся прямо на землю, прислонился спиной к зеленым от мха бревнам. И с наслаждением вытянул ноги.

– Садись, ангел… Покурим?

Прежде чем сесть, Иоанн заметил странную вещь. Лицо незнакомца он видел отлично, мог разглядеть каждую мелочь – но камуфляжная форма его плыла, перетекала из ниоткуда в никуда – деталей понять невозможно. Одну, достаточно необычную, Иоанн все-таки разглядел – неясно мерцающую продолговатую нашивку (имя? личный номер? группа крови?) – но была она почему-то не на груди или рукаве, а на бедре… И прочитать это имя (или не имя) было невозможно.

Человек порылся в помятой пачке (надпись и картинка на ней плыли – как и униформа) – выбрал две нераскро-шившйеся папиросы, протянул одну Иоанну. Никогда в жизни Иоанн не курил. Но понял – сейчас он закурит.

…Они курили молча, сосредоточенно – два Воина в короткой передышке боя.

Человек встал, загасил окурок о подошву высокого шнурованного ботинка. Иоанн поднялся секундой позже. Человек осторожно коснулся Андрюши – так и замершего на одной ноге и с протянутой ладошкой – и усадил его на траву. Туда, где только что сидел сам. И отер застывшую на щеке мальчика слезу…