Царь (СИ)

Из кустов на другом берегу, за ними пристально наблюдали два русских ратника. Один из них — добрый молодец, косая сажень в плечах, в рейтарских доспехах, кусая губы, смотрел на поляков, как будто стремясь разобрать их лица. Второй постарше, в стеганном тягиляе, бегло окинув взглядом готовых с боем гайдуков с досадой сказал своему товарищу:

— Савушка, какого нечистого мы с тобой тут высматриваем? Неровен час, латиняне решат таки на наш берег перейти, что тогда делать будем!

— Ничто, дядюшка, — пробасил в ответ рейтар, — бог не выдаст, свинья не съест! Должен я ее найти, сердцем чую рядом она.

— Прокляну, — не слишком уверенным тоном посулил ему дядюшка.

— Все одно не отступлюсь, — набычился в ответ племянник.

— Да что ты будешь делать! Господь ведь от тебя раз за разом беду отводит, а ты за ней сам, будто телок за титькой…

— Протасовы от своего никогда не отступались!

— Ладно, поглядим. А сейчас айда к Михальскому, расскажем про ляшский отряд.

На следующий день, сенаторы явились на переговоры без королевича. О'Конор ходивший к нему, сообщил мне, что у Владислава воспалилась нога, и он плохо себя чувствует, иногда погружаясь в забытье. Поляки, убедившись, что он иноземец, разрешили ему осмотреть высокопоставленного пациента и оставить для него снадобья. Давали они их королевичу или нет неизвестно, но мой лейб-медик собирался навестить его сегодня же вечером. На сей раз, был мой черед удивлять противника. Едва мы уселись на свои места, я сделал знак и шестеро поддатней в черных расшитых серебром кафтанах сквозь расступившуюся толпу охраны внесли гроб с телом Ходкевича. Сразу после сражения, едва его опознали, я приказал принять меры к сохранению тела. Пьер сразу заявил, что средств для бальзамирования у него при себе нет, поэтому останки прославленного полководца просто залили медом. Едва сенаторы поняли, что именно им принесли, они тут же поднялись со своих мест и обступили со всех сторон гроб.

— Какой выкуп вы хотите? — Хрипло спросил Гонсевский.

— Ян Кароль Ходкевич, был храбрым воином и достойным противником, — покачал я в ответ головой, — я хочу лишь, чтобы его тело было предано земле, со всеми причитающимися почестями.

— Весьма достойные намерения, — покивал епископ Новодворский, — я сам отслужу заупокойную мессу по пану гетману.

— Тогда мы можем быть спокойными за его душу.

— Ваше королевское высочество, — начал епископ, видимо приободренный моими словами, — под Можайском, очевидно, пало много храбрых воинов, чьи души также нуждаются в напутствии служителя истинной церкви. Нельзя ли организовать их отпевание по обряду Римско-Католической церкви?

— Нет ничего проще, ваше преосвященство, как только мы закончим переговоры, вы сразу же сможете вернуться к исправлению обязанностей пастыря. Обещаю, что вам не будут чинить препятствий.

— Да, это очень похвально, но когда мы их закончим?

— Все в ваших руках, святой отец. Я свои условия вам озвучил. Вы производите впечатление неглупого человека, а потому не можете не понимать, что они очень умерены. Видит бог, я не желаю продолжения этой войны и хотел бы ее как можно скорее прекратить.

— Но мы не обсудили множество важных вопросов, — возразил внимательно прислушивавшийся к нашим словам Сапега.

— Какие именно?

— Э… вопрос принадлежности титула московского царя.

— Не вижу, что тут можно обсуждать. Есть только один законный царь и это я.

— Но королевич Владислав…

— Лежит при смерти, — перебил я его. — Этот титул оказался неподъемной ношей для юного принца. Неужели вы хотите смерти вашего королевича?

— Нет, но…

— Тогда что мы обсуждаем?

— Но мы не можем отказаться от титула за Владислава.

— Ну и не отказывайтесь. Так и напишите на его могиле — "здесь лежит несостоявшийся русский царь, умерший из-за упрямства своих сенаторов".

— Вы невозможны, ваше высочество…

— Правильно говорить: "ваш величество", — перебил я канцлера.

— Мы не признаем вас царем!

— Послушайте, ясновельможный пан канцлер, ваш королевич привел сюда двадцать тысяч войска. Половина из них погибла или попала в плен, а другая разбежалась. Не далее как вчера вечером, я получил известия, что Прозоровский рассеял отряды блокирующие Смоленск, а Валуев окружил и посек больше тысячи беглецов из-под Можайска. Ваше упрямство лишь увеличивает число жертв этой никому не нужной войны. Заметьте ваших жертв. Вы можете признавать меня царем, можете не признавать. Суть от этого не меняется. Именно я являюсь единственным законным русским монархом и вы ничего не можете с этим сделать. Если вы не желаете вести переговоры, что же, ничего не поделаешь — будем воевать. Можем начать прямо завтра.

— Но мы послы!

— Да ладно! И где же, позвольте спросить, ваши верительные грамоты? Почему вы пришли вместе с армией вторжения? Ей богу, я не вижу ни малейших оснований полагать, что на ваши милости распространяется дипломатическая неприкосновенность. Пока идут переговоры, вас, разумеется не тронут. В случае заключения мира — тоже. А просто так, уж не обессудьте.