Царь мышей

Надя с опаской думала о том, что будет, коли этого не случится и они так и останутся непонятно где и непонятно когда. Серапионыч же просто вывел для себя этот вопрос «за скобки», справедливо полагая, что волнением делу все равно не поможешь, а чему быть, того не миновать. Поэтому доктор с удовольствием водил своих спутников по улицам Кислоярска, показывал им достопримечательности, ностальгически вздыхая при виде старинных деревянных домиков, снесенных за прошедшие двадцать лет, и то и дело раскланивался со знакомыми, кое-кого из которых давно уже не было в живых. А Васятке так и вообще все было в новинку. Он чуть не на лету схватывал реалии окружающей действительности и уж, конечно, более не вздрагивал при виде рычащих и движущихся чудищ на четырех колесах.

Почувствовав, что городской шум все же утомителен для Васятки, привыкшему к тишине и покою Сорочьей улицы, Серапионыч завел своих гостей в городской парк, в ту пору называвшийся Калининским.

В парке тоже шла своя обычная жизнь — садовники поливали клумбы и газоны, ребятишки игрались в песочнице, бабушки судачили на лавочке, на другой лавочке пьяницы «поправлялись» мутноватым «Вермутом» (отчего Калининский парк иногда в шутку называли «Вермутским»), на третьей ворковала влюбленная парочка.

Серапионыч привычно ностальгировал:

— Поглядите, какой цветник — настоящий узор из маргариток, анютиных глазок и настурций. И каждый год что-нибудь новенькое придумывали. В семидесятом к столетию Ильича даже высадили клумбу в виде его портрета. А сейчас посадят, чего под руку попадется — и никакого вида, никакой эстетики… Давайте я вам лучше покажу скульптуру жеребенка, в наше время вы ее уже не увидите — воры цветмета постарались.

Следуя за доктором, Надя и Васятка свернули с главной аллеи, потом повернули еще раз и оказались на неширокой дорожке, выложенной квадратными плитками. Главная аллея осталась чуть в стороне, обозначенная стенкой аккуратно подстриженного кустарника. Там, где стояли скамейки, стена делала изгибы.

Вдруг доктор как-то резко замолк и прислушался — ветерок донес до его чуткого уха какие-то звуки из того места, где по излому кустов с торчащими сверху двумя макушками голов угадывалась скамейка.

— Знакомые голоса, — озабоченно проговорил Серапионыч.

— Ну, ничего удивительного, — усмехнулась Надя, — вы же с пол-города знакомы.

— Помните, у покойного… хотя нет, здравствующего Булата Шалвовича есть такая милая песенка — «Просто вы дверь перепутали, улицу, город и век»? — спросил Серапионыч. И сам же ответил: — Так вот, друзья мои, улицу, город и век перепутали не одни мы.

Надежда прислушалась. Слов было не расслышать, но голоса она узнала почти сразу. В приятном низком голосе нельзя было не уловить «установочных» интонаций Каширского, а резкий женский говор, вне всякого сомнения, принадлежал Анне Сергеевне Глухаревой.

Парочку авантюристов узнала не только Чаликова — эти голоса хорошо запомнил и Васятка, хотя слышал их всего раз, в Боровихе, когда Анна Сергеевна пыталась «наезжать» на Патапия Иваныча, а в итоге оказалась в куче навоза.

— Давайте я их подслушаю, — первым сориентировался Васятка.

— Только осторожно, чтобы, не дай бог, они тебя не заметили, — забеспокоилась Надя. — Погоди, возьми вот это. Нажмешь на красную кнопочку, а когда закончишь подслушивать, то нажмешь еще раз.

С этими словами Чаликова извлекла из сумочки диктофон и вручила его Васятке.

Васятка быстрой перебежкой подкрался к скамейке и затаился под кустами. А Серапионыч провел Надежду чуть вперед, где на траве резво скакал бронзовый жеребенок, и как ни в чем не бывало стал объяснять ей свое видение замыслов скульптора, с которым, кстати говоря, тоже был коротко знаком. Надя слушала, кивала, даже задавала какие-то вопросы, но время от времени косила взор в сторону Васятки.

Если Серапионыч остался в своем «вечном» сюртуке, дополнив гардероб соломенной шляпой и сменив ультрасовременные кроссовки на более созвучные эпохе туфли, то Надя и Васятка переоделись, что называется, самым кардинальным образом. Для этого Серапионыч обратился к соседям с трогательной историей о родственниках с крайнего Севера, которые приехали к нему в гости не то из Норильска, не то из Нарьян-Мара без летней одежды, ибо у них в холодном Ханты-Мансийске о таком понятии, как летняя одежда, никто даже не слышал. Разумеется, сердобольные соседи тут же принесли целую кучу ношеной одежды и обуви, из которой «северяне» могли подобрать наряд «по себе». Надя выбрала строгое темно-синее платье, делавшее ее похожей на учительницу — Серапионыч подтвердил, что именно соседка-учительница его и подарила. Зато с обновками для Васятки пришлось немного повозиться. Сандалии-"босоножки" пришлись как раз впору, нашлась и белая рубашка, которую Надя тут же отутюжила магическим кристаллом. Сложнее оказалось с брюками — их было несколько пар, но все либо велики, либо малы. Впору пришлись джинсы, но выяснилось, что они чуть коротковаты. Тогда Надежда, недолго думая, взяла ножницы и оттяпала по куску на каждой штанине.