Царь мышей

Лекция профессора Кунгурцева прошла с огромным успехом. И хотя слушателей было не очень много, от силы треть зала, и без того не очень-то вместительного, но зато это были не случайно забредшие посетители, а люди, которых всерьез интересовала история родного края. Чувствуя это, профессор «выкладывался» по полной программе: подробнейше отвечал на все записки из зала, даже если вопросы были и не совсем по теме, почти наизусть приводил обширные цитаты из древних летописей и трудов историков — словом, лекция затянулась гораздо позднее заявленного времени. А когда она все же завершилась, неугомонный профессор предложил слушателям задавать дополнительные вопросы.

Из второго ряда поднялся невысокий человек в аккуратном темном костюме. Он сидел почти рядом с Васей Дубовым и его товарищами — Люсей, Генкой и Митькой. Неподалеку от них, на краю третьего ряда, расположились инспекторы Столбовой и Лиственницын. Егор Трофимович слушал лекцию с самого начала, а Николай Павлович только что явился, чтобы встретить Васю, но узнав, что лекция еще в разгаре, прошел в зал.

Человек в костюме прокашлялся, вытер платочком вспотевшую лысину, поправил галстук и заговорил высоким и чуть скрипучим голоском:

— Вот вы, товарищ Кунгурцев, очень интересно и увлекательно говорили. Думаю, выражу общее мнение, если скажу, что вы наглядно представили нам события тысячелетней давности. Но, извините, я ничего не услышал о классовом строении общества, об антинародной, угнетательской сущности княжеских и прочих режимов древности.

Профессор немного растерялся — взгляда с такой стороны он явно не ожидал:

— Ну, это вопрос отдельный. Если он вас так волнует, то мы с вами могли бы обсудить его после лекции.

— А вы, товарищ профессор, не уходите от ответа, не уходите, — с ехидцей в голосе наставивал человек в костюме. — Тут вот молодежь вас слушает, — он кивнул в сторону Дубова и его друзей, — а ей гораздо проще внушить превратное представление о прошлом. А заодно и о настоящем. А потом удивляемся, откуда у нашего юношества берется нигилизм и упадочнические настроения!

— Видите ли, уважаемый, — дождавшись, пока товарищ выскажется, заговорил Кунгурцев, — простите, как вас по имени-отчеству?..

— Александр Петрович Разбойников, — отчеканил борец с нигилизмом и упадочничеством. — Председатель Кислоярского горисполкома. Член бюро городской первичной организации КПСС. Депутат областного Совета.

— А-а, так это вы — батюшка знаменитой «Норбы Александровны»? — простодушно улыбнулся профессор.

— Да, я! — приосанился товарищ Разбойников. — И буду очень рад, если войду в историю хотя бы как батюшка «Норбы Александровны», потому что уборка мусора приносит больше пользы городскому хозяйству, чем вся ваша археология, вместе взятая!

— Не смею с вами спорить, — кротко ответил профессор, — но, простите, с точки зрения нас, малополезных археологов, ваше детище — совершенно варварское приспособление, лишающее будущих исследователей так называемого культурного слоя эпохи…

— Вот-вот, для вас культурный слой — это мусор! — радостно подхватил Александр Петрович. — И не удивительно, что вы роетесь в этом мусоре, а потом выдаете его за подлинную историю!

— Ну, разошелся Петрович, — шепнул инспектор Столбовой инспектору Лиственницыну. Тот в ответ лишь вздохнул — подобные «взбутетенивания» и «пропесочивания» товарищ Разбойников регулярно учинял и в Кислоярской милиции, хотя она в его ведение как мэра города вроде бы и не совсем входила. Работники внутренних дел уже знали, что в таких случаях следует во всем соглашаться с Александром Петровичем, а потом поступать по-своему. Профессор же Кунгурцев этого правила не знал и пытался возражать:

— Но позвольте…

— Не позволю! — отрезал товарищ Разбойников. — Никому не позволю глумиться над нашими светлыми идеалами!.. И вам не позволю, — неожиданно переключил он внимание на малоприметную даму, сидевшую в четвертом ряду, наискосок от Александра Петровича. — Да-да, вам, товарищ Хелена! Думаете, мы не знаем, на каких помойках проклятого прошлого вы роетесь под видом краеведческих исследований? Мой вам дружеский совет — прекратите ваши злопыхательские изыскания, а то мы вам поможем их прекратить!

— Но Хелена же исследует нашу историю… — попытался было вступиться Кунгурцев, однако Разбойников гнул свое:

— Нашу историю? Нет, не нашу — вашу историю! А наша история началась в Октябре семнадцатого года выстрелом «Авроры», возвестившим начало нового мира, свободного от насилия и эксплуатации! И вам, господин Кунгурцев, как ленинградцу, не мешало бы об этом хотя бы иногда вспоминать!

Профессор мрачно молчал — отвечать на подобные речи значило бы перейти на такой уровень дискуссии, до которого он предпочитал не опускаться.

А товарищ Разбойников тем временем совсем, что называется, «соскочил с катушек»: