Царь муравьев

Я все-таки заснул. Ехали мы долго, больше четырех часов. Вернулись в нашу область и покатили дальше, понятия не имею куда. Свернули с магистрального шоссе и поскакали (иначе не скажешь) по плохой дороге. В машине, кроме старлея Рыкало, ехал еще один военный, такой же молоденький, неразговорчивый и вооруженный автоматом. Пару раз нас останавливали, в эти моменты я просыпался. Рыкало выходил, прикладывал руку к кургузой зеленой кепочке, предъявлял документы и что-то говорил. Потом мы продолжали путь. Трясло немилосердно, и в конце концов я улегся на заднем сиденье, поджав ноги. Никто не возражал.

Проснулся я от лая собак, поднял голову, протер глаза. Начало светать, время подходило к пяти утра. Выглянул в окно. Два солдата держали на поводках рвущихся овчарок, еще один, заспанный и довольно расхристанный, с ремнем «на яйцах», открывал ворота, украшенные белой надписью: «СТОЙ! ПРОХОД ЗАПРЕЩЕН! ОХРАНЯЕМАЯ ЗОНА».

Ничего себе! Секретная база фрагрантов все-таки существует, и охраняется военными? И Управление Внутренних Дел об этом не знает? Никогда в такое не поверю!

Мы высадили парня с автоматом, он остался у ворот. УАЗ натужно газанул, проехал через ворота и покатил, петляя между бесконечными заборами из серых досок, поверх которых шли ряды колючей проволоки. Дорога стала еще хуже.

– Где мы? – спросил я, подпрыгивая на сиденье с каждой выбоиной и клацая зубами.

– На зоне, – отозвался Рыкало.

– На какой?

– На обычной. Исправительная колония строгого режима.

Вот те раз… Попал я таки на зону, допрыгался. Видок вокруг, скажем прямо, унылый. И настроение соответствующее.

Тонны винограда, горы фруктов, фазенда, море… Где они? Вероятно, где-то намного южнее. Очень намного – там, где живет моя несуществующая тетя.

– А что мы делаем на зоне? – спросил я расстроенным голосом.

– Как что? Ганс позвонил, сказал забрать тебя, отвезти к Жене. Вот мы и выполняем.

– Какой Ганс?

– Как какой? Обычный. Ганс он и есть Ганс. Ты что, не знаешь его?

– Не знаю.

– Ну ты даешь, чудак! – старлей коротко хохотнул. – Ганса все знают.

– А я не знаю!

– Ладно, узнаешь еще…

– А что Женя здесь, на зоне, делает?

– Тебя ждет, что еще? Ты что думаешь, ее посадили, срок дали? – Рыкало заржал снова. – Не дрейфь, Дима, здесь не сама зона еще. Поселок при колонии, персонал здесь живет. В режимную зону ни ты, ни Женька не попадете, никто вас туда не пустит.

– А как Женя сюда попала?

– Ганс велел ей приехать, вот и приехала.

Опять Ганс. Всем управляет таинственный Ганс. Может быть, он – главный фрагрант? Спросить у старлея? Хотя кто знает, подлиза ли этот Рыкало, и знает ли он вообще что-нибудь о подлизах? Внешне, во всяком случае, на фрагранта не похож – так себе, обычный солдафон. Нет, о подлизах лучше помалкивать.

– Как тебя зовут? – спросил я.

– Слава. Ярослав, если точнее.

– Ты тут обитаешь, Ярослав?

– Ага, зэков охраняю.

– Женат?

– Нет пока.

– А чего так?

– Да не на ком тут жениться. Телки все местные раскормлены как свиньи, смотреть страшно. Они, между прочим, тоже зэков стерегут. Стоят в бушлатах на вышках, с автоматами. Мужиков тут нормальных мало, все алкоголики, пьют с утра до вечера. Приходится баб брать на службу.

– И что, стреляют?

– Кто?

– Бабы на вышках.

– А чего же, стреляют, если надо, – флегматично сообщил Рыкало. – Редко, конечно. Колония у нас богатая, отсюда обычно не бегут, наоборот, попасть все сюда хотят.

– Почему богатая? Грев с воли идет?

– Грев – это не наше дело, – недовольно заявил Ярослав. – Может, жулики и подкармливают друг друга, меня это мало интересует. Производство у нас хорошее мебельное, вот отсюда и деньги. Зэка все при деле, бузят от этого меньше, да и бабки сами зарабатывают. Церковь недавно достроили. Вот, смотри, какая красавица! – в голосе его прозвучала то ли гордость, то ли ирония – трудно было разобрать в туманном предутреннем сумраке.

Я сам уже увидел церковь в окно. Она представляла собой огромную рубленую избу, крашенную в ярко-лимонный цвет. Из восьмискатной ее крыши торчал длинный четверик, увенчанный пузатой восьмиугольной луковкой, еще выше – кованый крест. Большое крыльцо с узорными перилами и затейливые наличники на окнах отливали интенсивной морской бирюзой. Тонированные стекла сияли как зеркала. Передо мной находился образец тюремного творчества – исполненный, однако, с любовью и тщанием. О трепетном отношении уголовников к религии я уже говорил…

– Батюшка есть? – спросил я.

– Своего нет. Из райцентра три раза в неделю приезжает на службы. Ничего такой поп, поет душевно.

– А ты в церковь ходишь?

– Очень редко.

– Отчего же?

– Да оттого, что буддист я! – заявил Рыкало. – Если зэкам нравится, пусть они и ходят. Мне их рожи на зоне надоели до смерти, еще в церкви их разглядывать… Я лучше видюшник посмотрю в свободное время, комедию какую. Хоть поржать можно!

Рыкало решительно не был похож на подлизу, хотя и вызывал у меня определенную симпатию. Вертухай-буддист, это ж надо! Чего только в жизни не увидишь…