Царь муравьев

– Разумеется нет, – Ганс глянул на меня недоуменно. – Не путай меня со Сталиным, я приверженец демократии. Думаю, большинство людей сами захотят стать фрагрантами, когда увидят, какие преимущества это дает. А те, кто не захотят… что ж, это их выбор, таких будет немного, и с каждым десятилетием все меньше и меньше – никто еще не отменял ни болезней, ни смерти. Со временем человечество изменится генетически. Людей станет меньше, но жить они будут лучше и дольше. Трудно сказать, каков срок жизни подлизы. С учетом регенерации – возможно, полторы сотни лет. А то и больше.

– Вы утопист, Иван Алексеевич! – заявил я. – Да вас просто отстреляют! Кто даст придти к власти небольшой группке мутантов, кому это нужно? Теперь я начинаю понимать мотивации Житника. Может быть, он не имеет точной информации о подлизах, но чувствует опасность, исходящую от вас – не только для его личного благополучия, но и для общего существующего жизнеустройства. Это, если хотите, сопротивление неандертальца гомо сапиенсу. Я читал, что наши обезьянистые предки вымерли не сами по себе, что неандертальцев перебили именно кроманьонцы – кремневыми топорами по волосатым башкам. Но не думаю, что неандертальцы отдавали свои жизни безропотно.

– Потому-то нам нельзя спешить, нужно действовать холодно и расчетливо. Начнем с этого города. Житник – мелкая сошка, с ним мы справимся. В масштабах страны возникнут проблемы куда сложнее…

Вот так – «в масштабах страны», и никак не меньше.

Я мог бы подумать, что передо мной находится очередной киношный маньяк, вынашивающий планы порабощения мира. Но Иван Сазонов никак не походил на маньяка – он был прагматиком до мозга костей, решал свои задачи спокойно и рационально, как опытный управленец. Наверное, из него должен получиться отличный мэр.

Зазвонил сотовый. Ганс полминуты слушал, ничего почти не отвечая, только кивал головой. Потом дал отбой и сказал:

– Извини, Дима, мне срочно нужно ехать. Надеюсь, наша встреча не стала для тебя крайне неприятной.

– Эк вы витиевато выразились! – усмехнулся я. – Очень приятная встреча, отдельное спасибо за обед. Можно еще один вопросик задать, последний?

– Давай, только быстро.

– Почему вас Гансом зовут?

– Это еще с детства. Я в немецкой школе учился, у нас всех такие клички были, производные от имен. Ну, ты понимаешь: Иван – Иоганн – Ганс.

– Ага, ясно. А вот еще…

– Все, пора! – Сазонов нетерпеливо глянул на часы. – Маша, проводи гостя! – крикнул он и быстрым шагом вышел из гостиной.

Аудиенция закончилась. Ганс накормил меня почти досыта.

Почти.

Глава 23

В психбольнице время обеда, я сижу за столом в компании с двумя жуликами и одним нарком аном, вожу алюминиевой ложкой по тарелке. Завтрак я, как всегда, проспал, и еле дожил до обеда, так хотелось есть. Зверский аппетит – это хорошо, потому что без него съесть то, чем здесь кормят, весьма затруднительно. На первое – бульон с макаронами. Вероятно, именно из этих макарон он и сварен, потому что ни малейших признаков мяса, или, скажем, курицы, в сей водице не наблюдается. Хоть бы кубиков бульонных накидали, жмоты… На второе – картофельное пюре и мясное суфле. Судя по всему, делают его так: крадут из мяса все, что стоит украсть, а остальное, то есть жилы, хрящи и шкуру, перемалывают в мясорубке, добавляют толику желатина, чтобы держался кусок, не разваливался в тарелке. И я это ем – куда деваться, не от голода же помирать.

Большинству пациентов в нашей палате родственники носят передачи, тем психобольной народ и кормится. Мне за три недели не принесли ни одной. Странно, почему? Женя не оставила бы меня в беде, но я не знаю, что с ней, жива ли она. Даже думать об этом не хочется – в голову приходят самые страшные мысли. И, главное: уж родители-то никак не могли про меня забыть. Почему нет никаких вестей из внешнего мира? Кто-то решил уморить меня до смерти, и крадет мои передачи? Я пытался выяснить это у своего лечащего врача, даже скандалил – не слишком громко, чтобы не угодить в отделение для буйных. Само собой, не выяснил ничего. Круговой заговор молчания, все против меня.

Не думайте, что я настолько беспомощен. Я нашел способ позвонить маме и папе. Звонил им не раз – и из ординаторской, пользуясь расположением симпатичной медсестрицы Оленьки, и с сотового, заначенного одним из Серег (вообще-то средства мобильной связи у нас запрещены, потому что многие из лежащих в палате находятся под следствием). Звонил я родителям много раз, и днем и ночью пытался дозвониться, но результат был неизменен: никто не брал трубку. Бесконечные длинные гудки – как весть с того света, поднимающая волосы дыбом.